Натан Полянский - Славен город Полоцк

Арсений аккуратно свернул бумажку, осторожно уложил ее обратно в кисет, и пока он это делал, ни один звук не нарушил тишины. Всем хотелось подумать над простыми и удивительно верными словами неведомого ученого человека.

— Так что делать будем? — спросил Арсений снова, садясь за стол. — Надо и нам свое слово царю сказать, пусть не только помещиков слушает.

— Как скажешь, когда нас не зовут, не спрашивают, нашего голоса не пропускают?

— Можно и без спросу сказать — написать письмо царю.

Арсений вынул из кармана пузырек с чернилами, тетрадку, перо.

Допоздна засиделись в этот вечер крепостные в людской, составляя документ, которому они дали название: «Про волю. Думы мужиков».

— Как фамилия ученого того? — спросил дед Роман, когда стали расходиться.

— Чернышевский. Слыхал?

— Не слыхал. Теперь уж запомню.

Распрощавшись со всеми, попросил Арсений привести к нему Малашку. Она оказалась где-то близко — терпеливо ждала, пока он освободится. Арсений усадил ее к себе на колени, приласкал, дал гостинец: кулечек сластей и яркую ленту.

— Сильно побил тебя барин?

С грустинкой в глазах она кивнула головой, затем вспомнила:

— Ты же был у меня солдатом, Арсений. Ты врагов стрелял. А барина зачем оставил? Или побоялся? Или пули не хватило?

Арсений прильнул к ее головке губами, пошевелил ими в ее волосах, но ни слова она не разобрала.

Хозяйство Ивана Матвеевича все более хирело. Урожаи получались низкие, большая часть приплода скота погибала, вотчинная крутильня шла в убыток, крепостные руки плохо обрабатывали и пеньку, и лен, а главное — неторопливо. Пока Иван Матвеевич удосужится вывезти первую партию товара на рынок, более расторопные соседи уже успевали заполнить его, цены падали.

А рядом процветало и с каждым годом ширилось предприятие купца Силантьева. Уже третий каменный дом ставил он себе в городе, уже одна городская улица называлась Силантьевской.

В начале июня, когда закончили сев яровых, Иван Матвеевич, пренебрегши дворянской гордостью, отправился с визитом к Силантьеву на его кирпичный завод, открытый лет двадцать назад на пустоши, где когда-то стоял биваком «царев полк» Ивана Грозного.

После короткого препирательства привратник поднял бревно, загораживавшее проезд, коляска Ивана Матвеевича проехала еще с полсотни шагов и остановилась. Территория завода была едва лишь намечена неглубоким ровиком да редкими колышками, кое- где воткнутыми в землю. Значит, нет нужды хозяину таиться от воров.

К коляске неторопливо подходил сам Силантьев. Он не мог не узнать своего гостя, и его походочка вразвалку подтверждала лишний раз, как ныне упало уважение к фамильному блеску древних родов. Лишь последние пять шагов Силантьев протрусил рысцой и поклонился без улыбки. В грязной жилетке, посконных брюках, юфтевых сапогах и картузе грубой работы, он мало чем отличался от любого деревенского старосты.

Не снимая лайковой перчатки, Иван Матвеевич небрежно сунул руку почти в самое лицо купцу. Тот схватил ее, слегка пожал, отпустил, вернее даже, оттолкнул от себя, сухо спросил:

— Чем могу служить господину?

Не «вашему сиятельству», не как-нибудь еще, а «господину». Будто Иван Матвеевич для этого купчины всего лишь один из покупателей-мещан. Несколько лет назад, возможно, Иван Матвеевич выпорол бы наглеца за такое неуважение к нему, но времена уже были не те. Власть денег понемногу брала верх над всеми прочими привилегиями.

— Коли кирпичом интересуетесь, то могу продать со скидкой, если больше десяти тысяч штук возьмете.

— Да мне всего-то десять штук и нужно, — не мог Иван Матвеевич отказать себе в удовольствии покуражиться над Силантьевым.

— Десяток я вам и так подарю, на бедность, — в свою очередь ответил злой шуткой купец. — А что ваша винокурня? А деготь как нынче гонится? А жеребцы ваши в цене ли?

Видно, хорошо знал Силантьев, где у Ивана Матвеевича болит.

И винокурню, и конный завод, и дегтярню он в разное время завел по советам соседей-помещиков. Советы подавались от доброго сердца, да добра не несли. Чего-то важного Иван Матвеевич не понял, должно быть, и все его начинания оказывались несчастливыми. Он постоянно испытывал нужду в деньгах, а расходы росли. Пришлось заложить винокурню, потом и конный завод. Дегтярню в залог никто не хотел брать. А этот купчина, прадед которого был крепостным, все жиреет и наглеет. Давно пора сбить с него спесь. И с ядовитой улыбкой Иван Матвеевич говорит:

— Стало мне известно, Силантьев, что ты моих беглых людей подбираешь. Верно или поклеп на тебя возводят?

— Что вы, ваше сиятельство, — с испугом произнес купец. — На что мне беглые? У меня свободных людей довольно.

От внимания Ивана Матвеевича не укрылось, однако, что испуг Силантьева наигранный.

— Очевидец сказывал, — продолжал Иван Матвеевич, — кучер предводителя. Он-де высмотрел тут Арсения, бывшего моего конюха, от наказания ушедшего.

— Глядите сами, Иван Матвеевич, всех моих конюхов могу показать, — с невинным видом развел Силантьев руками.

— Ладно, погляжу.

То, что видел Иван Матвеевич, изумляло его. По всем направлениям были проложены дощатые мостки, и полуобнаженные мужчины беспрерывно катили по ним полные тачки глины. В одном месте они опорожняли свои тачки и другой тропинкой бежали обратно к ямам, где грабари вновь наполняли их тачки глиной. И всюду: на площадках ли, где женщины с подоткнутыми юбками месили ногами глину, у формовочных ли столов, или у печей — работа шла в скором темпе. Рабочие торопились, на ходу утирали пот, разъедавший глаза, не оглядываясь на Ивана Матвеевича, но опасливо косясь на купца. Проехала вереница водовозных бочек, несколько подвод с дровами. Завидя хозяина, возчики хлестали лошадей, с гиком проносились мимо.

— Боятся тебя, — с невольной завистью произнес Иван Матвеевич.

— А ведь пальцем никого не трону, — не без самодовольства ответил купец. — Разве что мальчонку за ухо потянешь.

— Криком берешь?

— Не без того. Так разве вы своих не наказываете куда более строго?

— Вот и удивляюсь: работа здесь каторжная, а делают ее люди с охотой. На моей же крутильне и детям делать нечего — велик ли труд коноплю чесать да пеньку вить? — а еле двигаются. Одни убытки несу. Думал даже, не бросить ли.

— Эх, мне бы ваших людишек с полсотни, — вырвалось у Силантьева. — Я бы не так еще развернулся. Одна беда — рук не хватает. Будь рабочих вдоволь — разве одними кирпичами промышлял бы? Гвоздильню мог бы поставить, да мельницу на реке, да суконную мануфактуру, да салотопню... Хватило бы на все капиталов, лишь рабочих кто дал бы!.. Право дело, пришлите мне ваших людей сколько, я хорошую цену дам — по гривеннику за голову.