Владислав Романов - Нефертити

— Халеб высказывал недовольство тем, что с нами нет оракула, — проговорил властитель. — Ныне он с вами, и каждый из вас может спросить, что думают звёзды и боги о нашем походе. Но могу сразу сказать: они думают то же самое, что и я!

Полководцы радостно закивали, выказывая шумное одобрение.

— У нас есть одна звезда, которая нам всегда путь указывает — наш вождь! — выкрикнул главный обозник, и все одобрительно загудели. — И другой не нужно!

— Надо отправить почтенного Озри обратно! Он нужнее молодому наследнику в Хаттусе! — предложил главный лучник, и самодержец радостно заулыбался, довольный такой поддержкой, поднял руку, чтобы утихомирить собравшихся.

— Вы видели только что наших прибывших новобранцев. Они ещё неопытны, это так, но в них есть напор, дерзость, и я бы хотел, чтобы вы это использовали. В последнее время некоторые из вас стали мне противоречить. Это следствие усталости, я понимаю. Но не надо со мной спорить. Будьте воинами, не уподобляйтесь крикливым торговкам на базаре, это ни к чему хорошему не приведёт. Многие из вас со мной в походах уже по десять-пятнадцать лет. Вы знаете, я всегда добиваюсь того, чего хочу. Мы властвуем сегодня везде, кроме Египта. Почти везде. Но — Египет, как кость в горле бешеного пса. Я не успокоюсь, пока не поставлю на колени мальчишку-фараона, пока богатый Нил не потечёт мимо наших домов! Я всё сказал. Кто-то хочет взять слово и сказать по существу?

Полководцы сразу замолчали, как только властитель упомянул про Египет. Озри, отправляясь в Сирию, надеялся, что Азылык приложит все усилия, чтобы разрушить дикие планы Суппилулиумы, но, видимо, его мощь и касситу оказалась не под силу. Что же делать? Надо самому искать выход. Только какой? Мурсили Второй, узнав из посланий отца о его решении идти на Египет, собрал всех мудрецов и звездочётов и запросил их совета. Все ответили одно и то же: идти на Нил — безумие, армия погибнет, а фараон, рассвирепев, отберёт все колонии, сам придёт в Хатти и заберёт всех в рабство. Держава хеттов рухнет в одночасье.

Озри привёз отцу послание наследника, в котором тот заклинал его не пересекать границ Сирии.

— Судя по вашему молчанию, все согласны с моими планами, — радостно проговорил самодержец.

— Я против, — неожиданно объявил Халеб.

— Вот как? — кожа на скулах вождя, осыпанных красными гнойничками, резко натянулась, несколько из них снова лопнули, брызги попали на лицо оракула. Тот вздрогнул, потянулся за платком, наспех утёрся. Военачальники сидели на ковриках, скрестив ноги и застыв, как статуи, ожидая бури. Но её не последовало.

— Почему? — справившись с приступом гнева, негромко спросил самодержец.

— Потому что их колесницы сильнее наших, а численность в два раза больше. В первом же бою они раздавят нас, и мы погубим всё, чего добились!

— Ничего этого не будет! Ты трус. Халеб! Трус! — в ярости выкрикнул правитель.

— Я не трус, — поднялся во весь рост Халеб, — и потому открыто высказал всё, что думаю. Я не раз заявлял об этом, и все присутствующие здесь не раз слышали мои слова...

— А я не хочу слышать твои трусливые оправдания! — подскочив, взвился Суппилулиума. — Убирайся! Ты больше не начальник колесничьего войска! Вон отсюда, пока я не приказал своим слугам повесить тебя, как изменника! Вон!

Халеб побагровел от этих оскорблений и вышел из шатра. Все молчали, понурив головы. Один Пияссили раскраснелся и раскрыл рот, ожидая, что произойдёт дальше. Ему только что исполнилось восемь лет, но будучи рослым и крепким, он выглядел на все двенадцать, зато умом с трудом дотягивал до шести.

— Кто-то ещё хочет уйти?

Никто не шевельнулся. Повисла звонкая тишина, царский шатёр наполнился выкриками слуг, готовивших большой обед, и все слушали, как посмеиваются поварята — кто-то прижёг кончик носа, и все над ним потешались. Царь Хатти поднялся, взглянул на поникшие головы военачальников, подошёл к Гасили, единственному, кто смотрел перед собой, а не в пол, остановился перед ним.

— Ты, кажется, и ныне чем-то недоволен, — усмехнулся правитель. — Поведай нам!

— Я согласен с Халебом и тоже могу уйти, — бесстрашно заявил начальник разведки. — Мы не готовы к войне с египтянами! И я как начальник разведки...

— Ты мразь, а не начальник разведки! — разъярённо прорычал самодержец. — Стража!

Вбежали два телохранителя, стоявшие у входа в шатёр.

— Взять Гасили и повесить! Немедленно!

Стражники схватили начальника разведки и потащили к выходу.

— Подождите! — неожиданно поднялся Миума, начальник пешцев. — Если ты его повесишь, то тебе придётся повесить и меня, мой повелитель! Я не позволю свершаться неправому делу! Гасили, быть может, оскорбил тебя недоверием, ты вправе прогнать его, лишить всех почестей, но он добрый воин и не заслуживает смерти.

Именно Гасили выдвинул идею не штурмовать Халеб, а предложить жителям сдаться. При этом пообещать им, что город не подвергнется разграблению, ни один волос не упадёт с голов его жителей. Единственное требование: вождь хеттов поставит главным наместником над ними своего сына, и все пошлинные сборы, городские налоги будут поступать в казну царя Хатти. Ответа от халебцев пока не было, но судя по долгим раздумьям, сирийцев такой исход устраивал больше, нежели кровопролитная оборона.

Стражники, остановленные Миумой, недоумённо взглянули на правителя. Тот стоял, сжав руки в кулаки, не в силах сдвинуться с места. Струйка крови из гнойничка стекала по скуле к подбородку, и капли падали на волосатую грудь властителя. В какое-то мгновение казалось, что Суппилулиума прикажет казнить и начальника пешцев, посмевшего воспрепятствовать волеизъявлению повелителя. Вождь хеттов так и намеревался поступить, хорошо понимая, что, если он сейчас не переломит эти враждебные ему настроения, они неминуемо завладеют остальными, перекинутся на всё войско и в один прекрасный день царя найдут мёртвым. Тогда война остановится сама собой. Такой исход предсказывал ему ещё Азылык, продиктовав несколько нехитрых правил: «Первое: воюй, когда легко воюется, победы сыплются одна за другой, и воины с лошадьми накормлены. Второе: не затягивай длительность похода. Лучше вернуться домой, отдохнуть и пойти снова. Усталость — союзник неприятеля. И третье: правитель в походе — старший товарищ. Он заботится обо всех, как отец, выслушивает мнение каждого, выбирает лучшее, но в сражении единовластен, как никогда». Когда оракул сбежал, самодержец был так разгневан, что хотел выскоблить его советы из своей памяти, но слова словно пропитались кровью и не забывались. Вспомнились они и сейчас, и властитель уже вознамерился поступить наперекор им, позвать ещё стражников и приказать взять Миуму, хоть тот и принадлежал к одному из самых влиятельных и богатых семейств в Хатти, но государь заметил испуганное лицо младшего сына и сдался. Обмяк, кулаки разжались, главнокомандующий утёр кровь с подбородка.