Владислав Романов - Нефертити

Нефертити он нашёл в бассейне: его золотая рыбка легко скользила в прохладней голубой воде, и властитель снова восхитился изяществом и гибкостью её красивого тела. «Неужели она моя жена и любит меня так же сильно, как я её?» Фараон плюхнулся в воду и шумно зафыркал от наслаждения.

— Суппилулиума наконец-то запросил мира, — не выдержав, сообщил он.

— И что ты решил? — спросила она.

— А как бы ты ему ответила? Уходить из Митанни, Сирии и других стран, что были некогда под нашим покровительством, он не собирается, видимо, решив, что я позволю ему отнять навсегда эти земли! Но он ошибается!

— Ты уже отпустил гонца?

— Ещё нет, но я не собираюсь прощать Суппилулиуме убийство твоего отца и разорение твоей прекрасной страны!

Нефертити первой вышла из бассейна, укрылась простыней. Аменхетеп последовал за ней. Он надеялся, что это его решение обрадует царицу, она бросится ему на шею, прослезится, ведь речь шла о защите родовой чести, и он как муж митаннийской принцессы был просто обязан это сделать. Но странная тень легла на лицо жены. Она молчала, сидя на краю бассейна и неотрывно глядя на зацветающие кусты жимолости, словно не слышала его слов.

— У меня такое ощущение, что ты не очень согласна с моим мнением? — удивился он.

— Я не хочу вмешиваться в твои дела, влиять на них, как этим часто пользуются другие жёны правителей, — ответила царица.

— Но тут я хочу знать твоё мнение! Я надеюсь, ты его разделяешь, и мне приятно будет об этом услышать.

Он подал ей руку, и они не спеша стали подниматься по лестнице ко дворцу.

— К сожалению, я его не разделяю, — помолчав, ответила Нефертити.

Её ответ прозвучал подобно грому среди ясного неба. Аменхетеп обогнал жену, преградил ей путь.

— Почему?! — остановившись и повернувшись к ней, удивлённо воскликнул он.

— Как мой супруг и господин ты прав, принимая такое решение, — кротко вымолвила она. — Ты объявляешь себя защитником моей чести и жаждешь отомстить моему обидчику. Спору нет, это благородно. Но ты правитель огромной державы и обязан думать не только о чести своей жены, но и о благополучии и защите всех своих подданных. А ты этим решением обрекаешь своё государство на войну с дикими хеттами. Да, они отняли часть твоих земель, с которых ты получал дань. Но она была ничтожной. Твой отец тратил больше, вкладывая в развитие этих стран. Предположим, ты выиграешь войну, на ведение которой будут потрачены огромные средства. Но что ты получишь? Разорённые, ограбленные земли, города, деревни, которые придётся заново восстанавливать. Пройдёт много лет, будет вложено много богатств, прежде чем Митанни и Сирия начнут что-то возвращать в твою казну. И вряд ли вообще когда-нибудь это окупится. Но все расходы лягут на плечи твоих подданных. Их ты лишишь того благополучия, которое они сегодня имеют. А если ты не выиграешь будущую войну? Хетты давно воюют, они больше ничего не умеют, они готовятся к этому походу, они напитаны яростью, голодом и нищетой, у них хорошие полководцы и выносливые воины. Кто даст голову на отсечение, что война будет выиграна?.. Никто. Тогда зачем же начинать её? Разве в том мудрость правителя?.. Отца и разорённый мой дом мне уже никто не вернёт, даже поверженный тобой, мой любимый супруг, Суппилулиума. Так зачем умножать горе и обиды? Вот почему я не разделяю твоего решения.

Шуад научил его слушать. И речь жены потрясла его. Потрясла не столько своей простой логикой, опровергнуть которую фараон не смог, сколько тем, что он сам не мог додуматься до таких очевидных истин. Стоило лишь задуматься над всем этим, как и ребёнку стало бы понятно, что затевать войну глупо. Его прошиб пот: он вспомнил, что чуть не отослал гонца. А ведь эту глупость он собирался сделать, уверенный в своей правоте.

— Вы со мной не согласны, ваше величество? — смущённо улыбнувшись, спросила Нефертити.

— Нет, я согласен с тобой! — он вдруг обнял её и крепко прижал к себе. — Как я люблю тебя, если б ты только знала!

— Я хочу попросить тебя об одной услуге.

— Проси о чём хочешь, я всё исполню!

— Я хочу, чтобы мои слуги, повар и лекарь, все остались со мной, если можно...

— Конечно! — воскликнул Аменхетеп. — А разве они ещё не переселись во дворец?

— Без твоего согласия они не могли этого сделать.

— Запомни отныне и навсегда! Всей жизнью во дворце — прислугой и прочими людьми, распределением покоев, обедами, убранством дворца, его двора, садами, бассейнами — распоряжаешься только ты и никто больше. Даже моя мать и твоя сестра должна подчиняться этим решениям. Договорились?

Нефертити кивнула. В её глазах блеснули слезинки.

— Хочешь, я разгоню гарем? — неожиданно предложил фараон. — Кроме тебя, мне больше никто не нужен!

Его глаза горели неистовым огнём, а искушение было так велико, но она не поддалась ему.

— Нет, — помедлив, промолвила она.

— Почему? — удивился самодержец.

— Так принято во всех странах и при всех царских дворах. Даже мой отец, боготворивший маму, держал гарем, хотя почти не заглядывал туда. Ты нарушишь сложившиеся традиции и оскорбишь этим всех государей соседних стран.

— Хорошо, ты опять права! Но я тебе клянусь: моя нога с этого мгновения больше не переступит порога гарема! — вдохновенно выговорил Аменхетеп.

— А ты там уже был?

— Да, — смутившись, ответил он. — После смерти отца главный распорядитель провёл меня по всем комнатам дворца, рассказал об их назначении и провёл в гарем, представив евнухам и наложницам. Те сыграли для меня на лютне, довольно искусно, стоит отметить, станцевали, и я ушёл...

— И больше не заходил ни разу?

Фараон заходил туда ещё два раза. Первый — по просьбе Ов, она родила сына, назвав его Семнехка-Ра, так они уговорились ещё с Аменхетепом Третьим, и хотела бы, чтобы сын фараона получил должное воспитание и образование, а не прожил всю жизнь при гареме.

— Он мог бы править одной из провинций и участвовать в государственных делах, — добавила она.

— Я позабочусь о нём, — пообещал правитель.

Ов призывно взглянула на него, в волнении раскрыв рот, облизнула мокрым языком розовые губы. Властитель почувствовал, как жаркое облако накрыло его с головой, и он поспешил уйти оттуда.

Второй раз он заходил посмотреть на трёхлетнюю Киа, которую привёз посол из Касситской Вавилонии Мараду. Девочка ему понравилась: чёрные кудряшки, смазливое смуглое личико с блестящими бусинками глаз, алые пухлые губки. Нянька, к ней приставленная, авторитетно заявила, что через шесть лет она превратится в настоящую красавицу.

— Так ты заходил туда! — улыбнулась царица.

— Нет, — покраснев, солгал он. — Кроме тебя, мне никто не нужен!

Встретив Илию, поджидавшего его, Аменхетеп остановился.