Владислав Романов - Нефертити

Сторожевая сотня благополучно миновала поворот. За нею должна была отправиться тяжёлая конница, облачённая в доспехи, во главе с Суппилулиумой, но полководец медлил, не решаясь последовать за ней, словно чуял новую западню. Однако жажда добычи пересилила природную осторожность. Правитель отъехал в сторону и жестом приказал выступить первой сотне всадников. Те поспешили вперёд. Едва первый ряд завернул за каменистый выступ, как сверху снова посыпались камни, в несколько мгновений уничтожив ещё шестьдесят всадников на глазах у всего войска. Чудом уцелел самодержец, отправившийся было следом. Камень угодил в лошадь/сброшенный на землю царь отделался лёгкими ушибами. Поднявшись, он взглянул на тех, впереди кого должен был идти, и спазмы перехватили горло: из-под каменного холма вытекали быстрые, как змеи, струйки алой крови и доносились отчаянные стоны.

Халеб первым подскочил к вождю.

— Вы не ранены, ваше величество?

— Нет, — полководец смахнул капли крови со лба и, взглянув на вершину высокого каменистого выступа, откуда только что сыпались огромные валуны, яростно прошипел: — Я хочу, чтобы ты притащил ко мне этих смельчаков, всех до единого! Всех!

— Но, ваше величество, затевать бой с горсткой дикарей в ущерб основному плану нелепо! — попробовал было возразить начальник колесничьего войска, но увидев, какая зверская гримаса исказила потемневший от ярости лик повелителя, Халеб даже отступил на шаг назад.

— Мы не уйдём отсюда, пока я сам не перережу глотку каждому из них! — прорычал правитель.

Почти два с половиной часа отряд пешцев потратил на подготовку и попытку взобраться на вершину. Но едва первые воины приблизились к ней, как сверху снова полетели камни, и ещё пять человек были убиты. Лучники попробовали пускать стрелы, но направлять их было некуда. Суппилулиума схватился за волосы и завопил от ярости, будучи не в силах схватить обидчиков.

— Ещё, пусть лезут ещё! — завопил он. — Со всех сторон!

Пешцы роптали, видя разбитые головы своих товарищей, начальники мрачнели, покоряясь приказам.

«Попробуй сам, что же ты трусишь? Или боишься, что пупок развяжется? — неожиданно послышался в ушах вождя хеттов знакомый хрипловатый смешок Азылыка. — Давай, попробуй! Может быть, тебе повезёт больше!»

Суппилулиума вдруг исторг мощный стон из своей груди, схватился за голову.

— Я задушу тебя! Я сам вырву твоё сердце! — в ожесточении закричал он.

Военачальники и воины на мгновение оцепенели, не сводя глаз с властителя и не понимая, что с ним творится.

«Ты сначала залезь на вершину, потому что я там! — рассмеялся Азылык. — Ну давай же, я жду тебя!»

Самодержец бросился к верёвкам, прикреплённым к скале, и стал взбираться по одной из них. Воины застыли, не ожидая такой прыти от полководца. Первым опомнился Халеб. Он бросился следом, схватил конец верёвки.

— Ваше величество, мы их стащим оттуда! Мы всё сделаем! Только слезайте! Я вас умоляю! — забормотал начальник колесничьего войска.

Вождь хеттов замер, с удивлением глянул вниз, на растерянное лицо военачальника.

«Ну давай же, не останавливайся, я жду тебя! — подбадривал его Азылык. — Иначе мы никогда не свидимся! А я бы хотел на тебя посмотреть. У тебя по-прежнему красные гнойнички на щеках? И брадобреев каждый день меняешь? А у меня здесь вино, жареный барашек, лепёшки. И ветерок хороший. Поднимайся!»

Сверху сбросили несколько камней, один из них ударил по плечу правителя, и тот полетел на землю. К счастью, Халеб, стоявший на земле, успел подхватить царя, и тот, упав на сирийца, отделался лёгкими ушибами.

Поднявшись, Суппилулиума запрокинул голову и, щуря глаза от слепящего солнца, долго смотрел на вершину, словно ждал, что оттуда покажется голова Азылыка.

Через полчаса штурм продолжился. Четверо воинов с разных сторон, один за другим, снова стали взбираться по верёвкам наверх. Но едва первые подбирались к вершине, как оттуда сыпался град камней, и хетты с дикими воплями летели вниз.

Быстро спала полдневная жара, солнце пожелтело и тотчас стало краснеть, подкатившись к певучей линии горизонта. Подступил вечер, за которым хищным грифом упадёт ночь, и под утро у всех зуб на зуб не будет попадать от озноба. Царь же обещал всем, что эту ночь они проведут в жарких объятиях сирийских наложниц.

Тьма быстро сгущалась, и правитель приказал разломать две боевые колесницы и развести костры вокруг злополучной горы, но что происходило там, наверху, разглядеть всё равно было невозможно. Тишину горных отрогов время от времени разрывали лишь человеческие вопли, звук падающих сверху тел, грохот камней, и снова всё стихало. Безжизненные тела оттаскивали в сторону, и Халеб со страхом наблюдал, как растёт новый могильный холм. Суппилулиума стоял рядом и, задрав голову, не отрываясь смотрел в чёрное небо. Голос Азылыка больше не дразнил его.

Лишь спустя час после захода солнца первая четвёрка хеттов наконец-то подобралась к вершине. Камни оттуда больше не сыпались. Небольшое плато оказалось пустым. Лишь горстка пепла от костра и обглоданные кости. Через мгновение воины нашли верёвки, которые по узкой межгорной расщелине вели на землю. Вскоре был найден и потайной лаз. Нападавшие же успели скрыться.

— В погоню! — взревел самодержец. — Догнать! Найти! Привести ко мне!

— В какую сторону мчаться, ваше величество? — еле сдерживая накопившийся гнев, спросил Халеб.

— Во все!

— Но сейчас ночь...

— Я приказываю догнать! — завопил он.

Несколько групп всадников, покорившись грозному приказу властителя, поскакали в разные стороны. До Каркемиша оставалось пятнадцать вёрст.

Третью дочь назвали Анхесенпаатон. Нефертити, узнав, что родился не наследник, заплакала, предвосхищая и печаль мужа, но Эхнатон, через несколько часов придя к ней, был на удивление внимателен и заботлив и, нежно поглаживая, долго не выпускал её руку из своей. Едва кормилица Тейе принесла показать новорождённую, розовощёкую, ещё с льняными кудряшками — волосы потом почернеют, предыдущие дочери рождались такими же, светлокудрыми, — как фараон сразу же взял её на руки, поцеловал в живот и восхищённо произнёс:

— Она будет настоящей красавицей! Как ты, любимая моя!

Неестественная ласка и слащавость сквозила в каждом его жесте, и ослабевшая от родов супруга понимала, что этим муж старается скрыть своё разочарование, а потому ещё болезненнее восприняла рождение дочери.

— Следующим будет сын, я тебе обещаю! — вытирая слёзы, прошептала царица.

Правитель взглянул на Азылыка, стоявшего рядом, точно вопрошая, стоит ли верить этим обещаниям. Непроницаемое лицо кассита на мгновение осветилось слабой улыбкой.