Саймон Скэрроу - Кровь Рима [ЛП]

Она вздрогнула. — Нет, повелитель! Я клянусь.

— Ты шпионишь в пользу парфян или Радамиста? Он послал тебя шпионить за мной?

— Я не шпионка.

— Я не верю тебе.

— Но, повелитель, вы выбрали меня. В его палатке.

— Это правда, — признался себе Катон. Она была его выбором. Он искал в своей памяти этот случай в поисках намека на то, что его выбор был тайно направлен на выбор Берниши, но ничего не мог такого припомнить. Он медленно кивнул, но его подозрения все еще были возбуждены. — Тогда почему ты скрыла от меня свою способность говорить по-гречески? По какой причине ты могла это сделать? Ты могла отслеживать обмен мнениями между мной и Радамистом. Это попахивает шпионажем. На кого ты работаешь? Скажи мне! — Он схватил ее за горло. — Скажи мне, или я тебя выпорю.

Она ахнула, а затем с трепетом ответила: — Повелитель, клянусь, я не шпионка. Я просто пленница, взятая людьми Радамиста. Это все.

— Чепуха. Ты не простая пленница. Кто ты?

— Мой отец — купец. Он торгует между Арменией и Египтом. Я часто путешествовала с ним, поэтому говорю по-гречески … По-гречески и на латыни.

— Латынь? — Теперь настала очередь Катона замолчать, когда он быстро обдумывал ее новое признание. Что он говорил Макрону в ее присутствии? Что из этого имело значение?

Она кивнула, все еще в его руках, и на этот раз уже бегло заговорила на латыни. — Мой отец учил меня, чтобы иметь дело с римскими купцами.

В голове Катона все еще переваривались последствия того, что он обнаружил. Если бы она не была шпионкой, она могла бы подслушать вещи, из-за которых невозможно было не относиться к ней как к одной из них. Он не поверил бы ее объяснениям, потому что она уже обманула его единожды. С другой стороны, если она была шпионкой, ее следовало убить.

Она внимательно следила за выражением его лица и теперь заговорила снова. — Если бы я была шпионкой, то наверняка причинила бы тебе вред? У меня было много возможностей. Но я заботилась о тебе. Я заботилась о тебе, кормила, убирала за тобой … позволила тебе использовать мое тело. Потому что ты спас меня от Радамиста и той стаи животных, которую он называет друзьями. Потому что я поняла, что ты хороший человек. Я сделала тебе что-нибудь плохое, трибун?

— Кроме того, чтобы обмануть меня? — Катон убрал руку с ее горла и сел, на небольшом расстоянии между ними. — Так зачем было это делать? Зачем скрывать от меня свои знания греческого и латинского языков?

Она приспустила тунику, чтобы прикрыть свою наготу. — Когда я была юна, мой отец учил меня никогда не рассказывать о себе больше, чем я должна была. Иногда ему хорошо было иметь дочь, которая могла подслушивать слова других торговцев, и никто не подозревал, что я могу их понять. Я не забыла этого урока.

Катон кивнул. Он видел, как это можно использовать, и представлял себе коварного восточного торговца, использующего свою дочь, чтобы получить информацию от тех, с кем он торговал. — Значит, все таки шпионка в каком-то смысле?

Берниша робко кивнула.

— И ты поняла все разговоры, которые слышала в моей палатке и разговор с Радамистом.

— Я ничего не повторю, я обещаю, повелитель.

Катон на мгновение погладил себя по подбородку. — Знает ли Радамист, что ты говоришь на других языках?

— Нет. Он ничего не знает.

— Почему же тогда ты его боишься?

— Боюсь? Почему бы мне не бояться? Его люди забрали меня из моего дома. Он использовал меня и собирался передать меня своим офицерам в качестве шлюхи, прежде чем вместо этого предложил меня тебе.

Катон почувствовал укол стыда за то, что произошло между ними раньше, теперь, когда он знал ее историю. «Возможно, это просто сказка», — подумал он. В конце концов, она могла рассказывать ему все, что угодно, по любой причине.

Она продолжала говорить низким хриплым голосом. — Я хотела отдаться тебе. Ты спас меня от людей Радамиста. Ты хорошо со мной обращался, и я пришла заботиться о тебе, трибун. Я надеялась, что ты меня захочешь. Я надеялась, что тебе это понравится. Вместо этого ты называешь меня шпионкой, душишь меня и угрожаешь выпороть. Если ты так думаешь, то можешь также отправить меня обратно к Радамисту.

Это было вызовом, и Катон решил ответить на ее блеф. — Я мог бы сделать именно это. На самом деле, я сделаю это.

Он свесил ноги с кровати, встал и зашагал ко входу в палатку, где ударился ногой о камень. — Дерьмо!

Стоя на одной ноге, он приподнял ногу и потер ушибленное место. Он услышал смех Берниши, сердито оглянулся, и она прикрыла ладонь ртом.

— Караульный! — крикнул Катон.

Мгновение спустя один из дежурных преторианцев вошел в палатку и встал по стойке смирно. — Господин?

— Я хочу, чтобы эту женщину отвели в шатер царевича Радамиста.

— Нет! — воскликнула Берниша. — Ты не можешь!

— Убери ее с глаз долой, — приказал Катон, отступая к солдату. Тот подошел к кровати, и Берниша съежилась перед ним. Преторианец схватил ее за запястье и поднял на ноги. Она боролась, как дикое животное, а затем сильно укусила его за руку.

— Да чтоб тебя, долбанная шлюха! — солдат сжал свободную руку в кулак и занес ее.

— Подожди! — рявкнул Катон. Он встал над Бернишей и схватил ее за плечи.

— Ты скажешь мне настоящую причину, по которой ты боишься Радамиста, и скажешь мне это сейчас. Или клянусь всеми богами, я отправлю тебя обратно к нему.

Она на мгновение посмотрела на него, а затем опустила голову, приняв смиренную позу. — Очень хорошо, повелитель. Я скажу тебе. Если ты дашь мне слово, что ты оставишь меня здесь.

— Это зависит от того, что ты мне скажешь.

Она замолчала, а затем вздохнула. — Я скажу тебе правду. Расскажу все. Но только тебе. — Она взглянула на преторианца, все еще крепко сжимающего ее запястье, в то время как капля крови стекала по его костяшкам из аккуратного полукружного следа укуса.

— Подожди снаружи, — приказал Катон.

Как только солдат покинул палатку, он усадил Бернишу обратно на кровать и встал перед ней, скрестив руки.

— Говори…

Катон мог наблюдать тоскливое выражение на лице Берниши, пока она тщательно собирала свои мысли, прежде чем объясниться. Он подготовился к тому, чтобы выслушать ее слова с большой долей осторожности и подозрения, пока не сможет определить для себя, оказалось ли то, что она сказала, правдой. Однажды она уже скрыла от него правду. Точно так же она обманула и Радамиста, если только это не было тщательно продуманной двойной игрой, и она все время не шпионила в пользу иберийца, чтобы определить, обманывают ли его римские союзники. Когда он кратко обдумал это, Катон почувствовал себя еще более уязвимым, за себя и своих людей.

— Трибун, — тихо сказала Берниша, умоляюще глядя на него. — Я не испытываю к тебе недоброжелательности. Я клянусь жизнями моей матери, отца, сестер и всех богов, которым я поклоняюсь. Пожалуйста, поверь мне.