Саймон Скэрроу - Кровь Рима [ЛП]

Она выглядела обиженной. — Я больше беспокоилась о тебе. О том, что ты будешь делать сейчас, после того как узнал все.

— А? — Катон провел рукой по голове, взъерошив кудри. У него не было желания делиться своими мыслями с этой женщиной, которая уже дала ему достаточно причин не доверять ей. Поэтому он промолчал, обдумывая опасную ситуацию. Он мог приказать Макрону и его центурии последовать за ним в шатер царя и искрошить Радамиста и его придворных, но тогда остальная часть колонны, иберийская и римская, мгновенно схватились бы друг с другом за глотки, и войско было бы уничтожено… Парфяне сделали бы фарш из того, что осталось… Он мог оставить Радамиста, вернуться в Антиохию и сообщить об убийстве Петиллия и других преторианцев. Катон сомневался, что императору будет очень приятно узнать, что его союзник убил римских солдат. Но Нерон мог оплакивать потерю своих людей несколько меньше, чем оплакивать потерю возможности вернуть Армению под протекторат Рима. И за это будет нести ответственность Катон. Кроме того, какие у него были доказательства того, что Радамист действительно виноват? Все, что у него было, это его подозрения и слова какой-то служанки.

Он взглянул на Бернишу. — Я понятия не имею, что делать.

— Но ты мне веришь?

Катон поколебался, прежде чем осторожно кивнуть.

— На данный момент я так думаю. В этом есть какой-то смысл в том, что произошло. Я бы хотел, чтобы этого не было. Было бы легче, будь ты лгуньей или шпионкой. Но пока что я тебе верю, а это значит, что моя миссия здесь, в Армении, более опасна, чем когда-либо. Радамист оказался столь же безжалостным, сколь и амбициозным. Таким людям нельзя доверять, и мне придется каждый момент прикрывать свою спину. Если он обнаружит, что я знаю правду, то я уверен, что он не потеряет сна из-за того, что я пойду тем же путем, что и Петиллий. Лучше это и замести за собой следы, чем позволить мне жить и доложить о его преступлении в Рим.

— Тогда ты в опасности, что бы ты ни делал.

Катон устало улыбнулся. — Это история моей жизни…

— Ты мог бы уйти от него. Идти сейчас же. Бери своих людей и возвращайся в Сирию, — предложила Берниша. — Что тебя останавливает?

Катон наклонился вперед и на некоторое время оперся подбородком на сложенные руки, прежде чем ответил: — Нет. Я должен продолжить миссию. Что еще я могу сделать? По крайней мере, сейчас я должен продолжать, как будто ты никогда не рассказывала мне эту историю. Я сделаю все, что в моих силах, чтобы помочь Радамисту занять трон. Хоть меня это до глубины души возмущает, это то, что я должен сделать. Это в интересах Рима и моего императора.

— Ты позволишь ему безнаказанно убивать твоих товарищей?

— Я этого не говорил. Если ситуация изменится и этот ублюдок когда-нибудь станет бесполезным для Рима, я клянусь Юпитером Наилучшим Величайшим и Немезидой, что я сделаю все, что в моих силах, чтобы взять его жизнь собственными руками, чтобы он знал, что его преступление не было забыто и прощено. А пока это должно оставаться нашим секретом. Надеюсь, ты никому об этом не рассказала?

— И подвергнуть мою жизнь риску? — Она приподняла бровь. — Зачем мне это?

— Хорошо… Тогда оставим это как есть. Ради всех нас.

— И ты никому не скажешь?

Катон покачал головой.

— Даже твоему другу, центуриону Макрону? Я видела, что вы двое очень близки.

Катон почувствовал себя неуютно из-за того, что она могла подслушать любой их разговор и который мог дать ей какие-либо знания, которые она могла бы впоследствии использовать против них. — А теперь эта уверенность была обманута, — сказал он ей многозначительно. — Как оказалось, в этом мире нет никого, кому я доверяю больше, чем Макрону.

— Действительно? Ни твоей семье? Ни жене?

— Особенно моей покойной жене, — сказал Катон сквозь зубы. — И, помимо моего маленького сына, Макрон — самое близкое к семье, что у меня есть. Тебе стоит это запомнить. Если ты сделаешь что-нибудь, чтобы причинить ему вред или обмануть его, я заставлю тебя за это ответить. Понятно?

— Да, трибун. — Она кивнула. — Что со мной теперь будет?

— Держись поближе к моей палатке и моим телохранителям и старайся держаться подальше от любопытных глаз. Надеюсь, Радамист не заметит тебя, даже если он не забыл о тебе. И да, ни с кем не разговаривай.

— А что насчет центуриона Макрона?

Катон ненадолго задумался. Для него было важно, чтобы о деяниях Радамиста было доложено в Риме, чтобы была возможность однажды отомстить за Петиллия и других жертв. Шансов на это было бы больше, если бы этой тайной о предательстве иберийцев можно было поделиться. И все же он знал, что в Макроне текла кровь даже горячее, чем его собственная. В какой-то момент ему может потребоваться рассказать об этом Макрону, на случай, если с ним что-нибудь произойдет. Катон почти не сомневался, что его друг может быть склонен обеспечить скорую месть, вместо того, чтобы ждать, пока император начнет действовать — процесс, который вполне может занять много лет. Макрон также не был большим хранителем секретов, и был риск, что он выдаст себя. Тогда Радамист обязательно положит конец им обоим, прежде чем сведения о его преступлении распространятся дальше. «Нет, было бы несправедливо говорить об этом Макрону и тем самым подвергать его жизнь опасности», — заключил Катон.

— Я скажу ему, когда сочту, что момент подходящий. Я не могу позволить ему отвлекаться в тот момент, когда кампания подходит к решающему моменту. Как только мы перейдем эти горы и переправимся через реку, через несколько дней мы осадим Артаксату. Наводнение воспоминаний и подозрений о Юлии заполнило его разум, и он понял, что должен быть настороже. Не было никаких причин доверять Бернише больше, чем это было необходимо.

— Больше обсуждать нечего. Час уже поздний, и дорога впереди будет утомительной. Нам нужно спать.

Берниша кивнула и убрала ноги под одеяла и шубы. Она отодвинулась к дальнему краю кровати и приподнялась на локте, удерживая одеяло, чтобы Катон вернулся на свое место рядом с ней. Он вспомнил возбуждающее тепло ее тела и мягкое прикосновение к ее коже. Она была несомненно хорошенькой. Некоторые даже могут назвать ее красивой и соблазнительной. При этом Катон почувствовал отвращение от перспективы насладиться ее чарами той ночью. Он откашлялся и покачал головой.

— Нет. Я сказал, что верю тебе. Но я все еще тебе не доверяю. Это нужно заработать, и тебе нужно поработать, моя маленькая Берниша. Итак, я вытащу тебя из постели. Ты можешь взять одно из одеял и спать на другой стороне палатки. Вон там, — он указал на клочок земли прямо у откидных створок палатки.

Она посмотрела на него, как будто он шутил, и засмеялась. — Конечно, нет… трибун. Ночь холодная. Мы можем согреть друг друга. Также как мы сделали это ранее.