Саймон Скэрроу - Кровь Рима [ЛП]

— Вылезай немедленно.

Видя, что она все еще не двигалась, Катон сделался жестче. — Встань с моей кровати, или я попрошу стражу вытащить тебя на улицу, чтобы спать под открытым небом. Двигайся!

Она отшатнулась от резкости его тона, затем выскользнула из-под одеяла, накинула на плечи плащ и нахмурилась, проходя мимо него. Катон расслабился и откинул одеяло. Он подумал о том, чтобы задуть свечу, потом подумал, что лучше заснуть, держа ее в зоне видимости. Берниша резко легла и забилась в меховое покрывало, так что из-под темной челки виднелись только глаза. Она пробормотала что-то, чего Катон не смог разобрать.

— Что ты сказала?

— Что ты такая же жестокая и безжалостная свинья, как Радамист, — вызывающе бросила она в ответ.

— Ты так думаешь? Тогда тебе лучше начать молиться своим богам, чтобы ты оказалась неправа. А еще лучше все же поспать.

Катон повернулся на бок, лицом к ней, и какое-то время они смотрели друг на друга, пока ветер на улице шевелил створки и гребень палатки. Через некоторое время она опустила голову, и только когда он услышал ее слабое сопение, Катон расслабился и закрыл глаза, прежде чем снова погрузиться в беспокойный сон.

Следующие два дня колонна пробивалась по узкой тропе, пролегающей через горы. Состояние маршрута неуклонно ухудшалось, и иногда Катону приходилось останавливать своих людей там, где склон был достаточно крутым, чтобы фургоны приходилось поднимать по одному, из опасения, что какой-нибудь из них вырвется из-под контроля и скосит людей и упряжки мулов вниз по склону. Каждая задержка тяготила Катона, потому что это означало, что пайки должны были растянуться еще на немного дольше, прежде чем они дойдут до более мягкого ландшафта у подножия гор и снова смогут легче добывать корм на фермах и в поселениях. Здесь, в горах, было мало добычи, и те козы, лачуги и проходящие мимо купцы, с которыми они столкнулись, уже были разграблены Радамистом и его людьми, ехавшими во главе колонны. Ночью, когда их союзники жарили баранину на нескольких кострах, которые им удалось развести, римляне ели свой рацион холодным и старались не обращать внимания на запах жареного мяса, доносившийся со стороны иберийских палаток. Те люди, у которых было достаточно денег и готовность их потратить, торговались за часть мяса, и разногласия, посеянные между иберийцами и римлянами, затем распространились среди рядов преторианцев и пращников, пока другие наблюдали за своми пирующими товарищами.

На второй вечер Катон подошел к Радамисту, чтобы попросить его людей поделиться своей наградой, но получил резкий отказ, поскольку иберийский царевич объяснил, что у его народа не было традиции делиться военными трофеями.

— Военные трофеи? — фыркнул Макрон, когда Катон вернулся в свою палатку после бесплодной встречи. — Не то чтобы ублюдкам пришлось за них сражаться. Единственный враг, которого они встретят в этих долбанных горах, — это какой-нибудь изможденный старый пастух и его мальчишка. И я сомневаюсь, что даже парням Радамиста придется приложить много усилий, преодолевая такое жестокое сопротивление.

Он покачал головой, отломил еще один кусок черствого хлеба в своем котелке и окунул его в стакан с вином, чтобы размягчить его перед тем, как он отправился в голодный рот.

— Я говорю тебе, мы должны поставить иберийцев в тыл колонны на день и отправить наших парней на разведку вперед. В этой местности пеший человек столь же эффективен, как и кавалерия.

— Хорошая идея, — согласился Катон. — Но правда в том, что они нужны нам, чтобы держать парфян в страхе. Меньше всего мне нужно, чтобы стрелы падали на фургоны, когда они застряли на склоне.

Макрон поджал губы и согласился. — Я предполагаю, это так. А пока нам придется довольствоваться сушеным мясом, черствым хлебом и сыром, из которых можно построить сраный акведук. — Он взглянул на Бернишу, вошедшую в палатку. — Еще вина, девочка.

Она тупо посмотрела на него, а затем Катон поднял свою чашу и произнес несколько прерывистых слов по-армянски. Она кивнула и вышла из палатки, а через мгновение вернулась с закрытым кувшином, чтобы пополнить чашу Макрона.

— Так, значит, ты немного усвоил местный жаргон?

Катон кивнул. — Я учу девушку нескольким словам на латыни, и она дает уроки мне.

Когда она повернулась и направилась к углу палатки, Макрон бросил взгляд на ее стройное тело. — Держу пари, что дает. И я готов поспорить, что ты готов поучиться, а? А почему бы нет? Я мог бы.

— Это не так как ты себе это представляешь, — возразил Катон.

— Ну, может, так и должно быть. Такая красивая девушка пропадает даром. Ты мог бы воспользоваться небольшой женской компанией. Прошло много времени.

— Это мое дело, Макрон. Был бы благодарен тебе, если ты не будешь указывать на то, что мне нужно, а что не нужно.

Макрон обмакнул в вино еще немного хлеба и сунул его в рот, пробормотав: — Тебе виднее.

Катон злился на себя за то, что был так резок со своим другом. Он устал, но это не было оправданием тому, как он еще недавно вел себя с Макроном.

— Послушай, я знаю, что со времен того дела в Лигее я был не самым приятным другом…

— Действительно? Не могу сказать, что я что-то вообще заметил, — Макрон коротко усмехнулся. Он был просто счастлив, что Катон выбрался из черной ямы, в которую он упал. — Это ничто. Что сделано, то сделано.

Катон решил перевести разговор на менее тревожную тему. — Как парни держатся?

— Они в порядке. Как обычно, ворчуны там и здесь сочиняют песни и пляски, но никто не обращает на них особого внимания. Несколько дней на жестком пайке под открытым небом напомнят им, что такое настоящая армия. Эти преторианцы хорошие парни, но они склонны ныть о том, чего им не хватает из их службы в Риме.

— Можем ли мы их винить? Вот почему назначение в гвардию стоит на первом месте в списке желаний каждого солдата.

— Как бы то ни было, но я не могу избавиться от ощущения, что нам было бы лучше с легионерами. Не с теми засранцами, которые размякли, сидя в сирийских гарнизонах. Я говорю о настоящих легионерах, таких как парни из Второго легиона. — Он благостно улыбнулся воспоминаниям, которые он разделял с Катоном об их бывшем подразделении, затем поднял чашу. — За Второй Августов. Лучший на долбанный километр легион в армии.

Катон поднял свой стакан и стукнул по сосуду Макрона. — За Второй Августов.

Каждый сделал глоток и на мгновение повспоминал прошлое в тишине, прежде чем Макрон схлопотал кусок хлеба поперек своего горла, закашлялся и вновь закашлялся, пытаясь его вытолкнуть. — Если серьезно, как только эта работа будет закончена, нам следует подумать о возвращении в легионы. Как бы мне не нравились привилегии преторианца, я предпочел бы сохранять хорошую дистанцию ​​между собой и Римом. Мне кажется, это место слишком опасно.