Семён Васильченко - Не той стороною

— Да. Имейте в виду, что скоро новая разверстка. Платки, пледы, эмалированная посуда и примусы.

— Не прозеваем. Файн поедет, а я буду здесь.

— Вы значит едете? — спросил Тарский высокого компаниона.

— Завтра же поеду… Все что сумею — скуплю. Товарищи для нас стараются. Ха-ха! Мы пойдем!

Файман и Файн промышляли ошибками советского аппарата и изменой его сотрудников. Предприимчивые спекулянты, поддерживая знакомства с сотрудниками хозяйственных органов вроде Тарского и Градуса, вылавливали или покупали у них сведения о том, в какие филиалы этих хозорганов идет по нарядам центра товар. А затем кто-нибудь из них отправлялся по месту назначения товаров, закупал и привозил их в Москву для перепродажи. В результате этих трюков торговый дом спекулянтов скачкообразно богател при каждой новой сделке с Тарским.

Как и было предрешено, после губернской конференции Стебун вошел в состав Бюро губкома. Он стал заведывать Агитпропом, одновременно продолжая возглавлять правление клуба. И дом Файмана озарило сиянием того положения, которое занял среди коммунистов Стебун.

В комнату провели телефон. За необщительным жильцом стал часто приезжать автомобиль. Некоторые распоряжения губкома в газетах стали печататься за его подписью. Отношение к Стебуну со стороны соседей по квартире начало меняться.

Но включение в губкомскую верхушку партийного протестанта, каким знали Стебуна его товарищи, заставило упасть духом нескольких ропотников.

Прежде всего разочаровался несколько Семибабов, сам своего недовольства до сих пор нигде вслух не высказывавший.

Рьяному издателю удалось все-таки выпустить борисовский «Манифест». После того как материал «Манифеста» попал в его руки, он в течение суток не переставал висеть на телефонной трубке издательской конторы, штурмуя поминутно типографию, чтобы там гнали набор рукописи. И через два дня оттиски набора были в руках шлепальщика книг.

Семибабов понесся к Борисову.

Марксовед-партиец имел квартиру в доме по Воздвиженке. Впустила Семибабова домашняя работница, а когда бычковато сунувшийся вперед головой гость марксоведа очутился в коридоре, то на пороге кабинета показался в комнатных туфлях и теплом вязаном жилете сам Борисов. Ученый, увидев Семибабова, о проделке которого он уже знал из объяснений с руководителями Госиздата, рванулся назад, взбьгчился на визитере недоуменным взглядом, не пошевельнулся для приветственного жеста, ожидая от обманщика оправданий и заранее решив не дать ему ничего говорить.

— Что? Что? Чего вы явились?

Семибабов сделал вид, что он не замечает приближения взрыва.

Борисов вдруг вспрыгнул перед облапошившим его парнем и, не дав ему говорить, взорвался.

— Вы не партийный товарищ, а жулик! Грабитель с большой дороги! Я считал, что в клубе честные люди… Вы мошенничеством занимаетесь всенародно, при свидетелях, среди известных каждому человеку В Москве главарей государства. Немедленно давайте материал — и чтобы я вас больше не видел! Где расписка из Госиздата о том, что вы им сдали рукопись? Ну, где эта расписка, говорите? А?

Борисов наступал, гремел; вделанная в потолок лампа качнулась от зычного рева его негодующего баса, в то время как коренастенькая фигура ветерана марксизма, шлепавшего разгоряченно туфлями, курьезно дергалась перед порогом загроможденного книгами кабинета.

Семибабов с свирепым смирением стреноживаемого бычка прятал в губы продувную, деляческую ухмылку; делая вид, что всерьез брань не принимает, сокрушенно косил глазами, и только когда Борисов разрядился — оправдался:

— Михаил Давидович, Госиздат разве для вас лучше губкома?

— Губком! Семибабов — не губком. Кооперативное ваше шарлатанское издательство — не губком. Мне в Госиздате сказали, что вы где-то тоже издаете… Знает каждый, как губкомы издают. В Госиздате мне сделают книжку. К партийному съезду «Манифест» напечатают. А вы будете до будущего года по вашим редакциям рукопись трепать. Немедленно возвратите мне без скандала материал! Спасибо скажите Стебуну, что я не позвонил в чека моим старым приятелям. Завтра же пойду к Захару, потребую, чтобы он спас меня от безобразников!

Семибабов начал сердиться. Никакого особого скандала он, правда, не боялся, кроме того, что ему поставили бы на вид самоуправство в порученном ему деле, но заявление вскипевшего Борисова о том, что вне Госиздата книжка не может быть издана, тронуло его за живое. Он решительно насунул на голову шляпу и вынул из кармана оттиски гранок набора и тетрадки оригинала.

— Хорошо. Прошу, товарищ Борисов, извинения — и пощадите вашу печонку… Не рычите пожалуйста!

Борисов остолбенело замер, фыркнув и выжидательно заколебавшись мехами груди.

Семибабов сунул ему в руки успокаивающую пачку материала.

— Что это?

Борисов взглянул на пачку и поднял ошеломленный взгляд на строптивого книжника. Опять взглянул на оттиски гранок и быстро развернул их.

— Что это? — повторил он с увеличивающимся изумлением, будто не веря сам себе.

— Ничего, — спокойно выжал Семибабов. — Оттиски набора, из-за которых я, как обалделый дурак, штурмовал ежечасно типографию.

— Готовы?

— Готовы.

— Фу! — выдохнул сразу из себя весь пар необузданной горячности Борисов, поворачиваясь к столу и листуя на нем оттиски.

— До свидания! — буркнул угрюмо Семибабов, считая, очевидно, все сношения с. своим ругателем оконченными.

— Обождите, обождите, вы… контрабандист!

Борисов, разрядившись, вдруг опал и, видимо, решил сдать свои позиции.

— Садитесь! — указал он на стул.

Семибабов с сомнением посмотрел на только что изругавшего его человека, соображая, должен ли он примириться с оскорблениями, которые обрушились на него.

Борисов вдруг понял причину колебания обиженного и влюбленного в свое дело работника. Искренне залился смехом и закивал примирительно головой.

— Ну, ладно, ладно… Это я выкрутасник, а вы работяга. Ваша берет. Ха-ха-ха! Садитесь, вас не зря ругают госиздатчики. Забьете их. Садитесь. Ха-ха!..

Семибабов просветлел и сел. Борисов и он раскусили друг друга. После проверки оттисков громобойный ученый стал совсем на сторону Семибабова, обещая помощь в соперничестве семибабовского кооператива с Государственным издательством.

Вскоре после этого состоялась губпартконференция. «Манифест» Семибабов выбросил на рынок. И о Борисове заговорили, и издательство прославилось. Но Семибабов не удовлетворился этим успехом и жаждал вмешаться в партийную работу.

В клубе, после первых двух недель работы нового губкома, перед открытием очередного собрания, Стебуна окружили для конфиденциального обмена мнениями несколько середняков-активистов, колеблющихся относительно того, что они наблюдают в партии.