Семён Васильченко - Не той стороною

— Хорошо. Эх, хорошо! Качать Александра Павловича! На карман как это выходит?

— Помоему, сходно. По двугривенному на штуку.

— Не больше?

— Давайте считать.

Сосчитали. Оборудование отделения особо больших средств не требовало. Нужно было лишь приспособить две-три печи для варки сплавов. Для экономии в работе можно было чугун немедленно после литья вынимать из форм, прежде чем остывали отлитые предметы. Наружная отделка должна была производиться после эмалирования. Себестоимость каждой вещи должна была повыситься в среднем от восьми до десяти копеек на штуку. Весь расход падал на химический фабрикат. Зато посуда приобретала все довоенные качества, и часть ее теперь могла итти на продажу в городскую кооперацию.

— Ставьте печи и выписывайте материал, — решил Шаповал. — Подписываетесь, Франц Антонович?

Директор сочувственно согласился.

— Катайте!

Еще больше стало жизни на заводе. Замотался Русаков. Замотался тем больше, что кроме прибавки к работе втравил его Шаповал в компании с одной табельщицей, счетоводом и несколькими комсомольцами поставить спектакль в организовавшемся при заводе клубе. Только по праздникам и виделся теперь Русаков с сыном, если не считать, что по вечерам заставал его спящим в постельке.

Но зато у рабочих создалось уверенное, повышенное настроение. Стали поговаривать о том, что продукцию завода из Ростова требует уже и московский рынок.

Когда монтеры выполнили наряд, Даргачев уехал, а Поляков, как и решил, впрягся в работу Георгиевского завода еще на полгода.

Русаков помог балабошному парню остепениться в том смысле, что приспособил его к работе в качестве своего помощника при эмалировке посуды и втянул его полностью в интересы и дела цеховой жизни.

Поляков вошел в заводской коллектив и стал верховодить в ячейке.

Между тем завод гудел от работы. Постановкой производства Шаповал завоевал у хозяйственников края к себе доверие. Успех не заставил, однако, антрацитного дельца сложить руки. Он начал бунт по новому поводу.

Черноземная казачья косность, неподатливое к коммунистической новине население, живущее натуральным хозяйством, нелепо злой бандитизм контрреволюционных хуторских станичников, прикрывавших банды и организовывавших расправы над заезжавшими сюда работниками центра, — все это ему не давало покоя.

Шаповал значился председателем райсовета. Но его значение в округе далеко перевалило за рамки его официального положения.

Местных рабочих он организовал когда-то в поход против белых. С ними пережил революцию, с ними же теперь поднимал хозяйство.

Поэтому Шаповал для всего округа был символом власти в лучшем смысле этого слова. Население любило его. Бак с кипятком на станции именуется в шутку «кубом имени товарища Шаповала», — Шаповал распорядился поставить. Главная улица в городке — «улица Шаповала». И даже писсуар возле конторы завода, воздвигнутый по просьбе рабочих, с любовной шуткой зовется «писсуар имени товарища Шаповала»: он велел сделать.

Но Шаповал хотел покончить с хозяйственной отсталостью округа.

Зная, с какой стороны надо к этому делу подойти, предпринял штурм Ростова. Он решил вовлечь заинтересованные организации в сговор о постройке железнодорожной ветки от Владикавказской линии до городка Баталпашинска, у самого Зеленчука, славившегося в качестве гнезда, в котором плодились банды.

С этой идеей постройки железной дороги протяжением в какие-нибудь восемьдесят-сто верст Шаповал выступил уже тогда, когда только начинал восстанавливать завод. Но тогда это оказалось преждевременным. И Шаповал не настаивал: много хлопот было и без того для советской власти. Но теперь кампания Шаповала вызвала отклик, и первым ее успехом было проведение Шаповалом на краевом съезде советов постановления о ходатайстве перед центром по поводу постройки ветки.

Это произошло вскоре после введения на заводе новой работы с эмалировкой посуды.

Возвратившись со съезда, Шаповал только заглянул на завод, чтобы сказать, что он едет с инженерами из Невинномысской до Баталпашинска для осмотра местности по проекту железнодорожной ветки, составленному еще в довоенное время, но отложенному тогда из-за начавшейся войны. Из Невинномысской, где был охранный комиссарский пункт, он должен был выехать с двумя ростовскими специалистами путейцами на автомобиле, и ему нужен был какой-нибудь технический помощник.

Русаков, зная, как ждет всякого случая, чтобы повидаться с Химой, Поляков, и предвидя, что при поездке через хутора монтер этот случай выберет, предложил Шаповалу взять с собой рабочего-москвича.

Поляков проникся благодарностью к мастеру. Спустя неделю он возвратился в упоении от состоявшегося свидания и явился к Русакову засвидетельствовать почтение и передать поклон от георгиевских погорельцев.

Но он с Невинномысской возвратился один, без Шаповала.

Шаповал остался действовать на месте.

В это время в кубанские и донские станицы приехал проведать казаков и поговорить с ними у самых станичных куреней о местных делах глава советского правительства, Калинин.

Напористый рабочий, предприняв по всему фронту наступление во имя своего строительского плана, решил и это обстоятельство использовать, чтобы бросить лишнюю лопату угля в топку под разведенные им пары. Объезд района с инженерами он использовал для того, чтобы устроить несколько митингов и поднять самих казаков в защиту вопроса о железной дороге. В, двух станицах ему удалось побудить кубанцев выбрать делегации к Калинину, и вот во главе этих делегаций он пересек рейс всероссийского старосты, застиг его поезд в Приморско-Ахтырской станице и с триумфом ввел в вагон пяток матерых бородачей.

Как разившему на сто процентов коммунизмом заводскому деляге удалось двинуть артиллерию такого густопсового казачества в политику — можно было объяснить только секретом шаповаловской приспособляемости к людям. Но визит к всероссийскому старосте оказался серьезным.

Сам Шаповал с Калининым имел дела и раньше, но теперь он сделал вид, что явился к нему, лишь представить казаков.

Выступил вдруг впереди пяти заполнивших бородами вагон и солидно затолкавшихся, чтобы дать друг другу побольше места, степняков в парадных бешметах, с кинжалами в серебре, и аттестовал делегацию:

— Вот, Михаил Иванович, вы в гости к нам, а станичники — к вам. Послужили они белым, было время, узнали теперь про новый курс в отношении казаков, говорят, что будут служить и советам. Белых раскусили. А теперь у них к вам большое казацкое дело…

И для придания важности голосу представителей народа отступил в угол.