Семён Васильченко - Не той стороною

— Ну что, Апанас, работаешь-работаешь, а заработанное за зиму проживешь в чужих людях? Своей хаты ведь зимой не заведешь? Ай думаешь экономию вымахать лучше моей?

Крестьянин смутно, с горестной завидкой взглянул на сад, пробежал Дальше взглядом по крыше дома, по соседним домам хутора и через ручей, через лужайку и степную дорогу перемахнул на бугры начинающихся гор.

Благодатно да пряно в плодоносном предгорьи, среди хуторского холодка, подсиненного яснолазурным небом. О чем-то журчит здесь день и ночь переплескивающаяся через дикое случайное каменье речка; дружно и парадно-блескуче высыпают звезды; лишь наступят потемки, раскатываются по утрам чижи; из каждой щели амбара, погреба, клуни и сенцев обдает пряным запахом продуктов и пшеницы; в конюшне отфыркиваются три коня и две коровы, но все это — чужое. Пономарев не даст даром из этих запасов и косточки от абрикоса, постарается сам еще отнять у другого последнее.

А у батрака хоть бы четыре стены были, где пережить до весны.

Шевельнулся Колтушин вместе с камнем, на котором сидел, снял с головы растерянно и беспомощно фуражку, качнул головой.

— Где там до экономии, Аверьян Гаврилович? Хоть бы так кто пустил пережить… Буду просить совет, чтоб помогли. Главное, быков до весны передержать.

Опустил с покорностью судьбе голову, будто считая в порядке вещей интерес хозяина к его делам, не без надежды подумал:

«Может, на зиму оставит?»

Но это Пономареву было незачем делать, а о другом погорельцу и думать не хотелось.

— Совет-то там переизбрали, знаешь?

Пономарев спрятал зловещую улыбку в усы и процедил в пояснение:

— Теперь наш гражданин, Никанор Сорокоухов, станичной властью там… Председатель…

Афанасий больше приник к земле, шевельнув головой так незаметно, что и не увидел этого Пономарев. Сообщение было для батрака ударом. «Наш гражданин» — это означало старозаветный казак, который из принципа оставит без помощи иногороднего крестьянина, если такой обратится с просьбой в совет.

— Что ж, придется на станции или где искать работы! — покорился обстоятельствам погорелец.

Пономарев повернулся спиной к солнцу, и в белесопрозрачной поднебесной пустоте двора его фигура в черном полурасстегнутом бешмете с обугленно-смоляной бородой и набалдыжинами выстеганных в мерочку плеч угрюмой тучей шевельнулась на батрака с жадно подавленным вопросом:

— А быки?

Он начал топтать ногой переползавшую по сушняку дворовой травы козявку и напряженно нагнулся к носкам сапог, скрывая, что ожидает ответа с горящими от нетерпенья ушами.

— Придется продать.

Пономарев облегченно выпрямился.

— Так… Не везет тебе!

Пошел к столу.

— Иди вечерять.

Спустя две недели срок найма батрака кончился. Пономарев позвал Афанасия рассчитываться. Он сидел за столом после обеда. Он еще с утра предупредил работника, что сегодня рассчитываться, но оттягивал расчет, хотя и знал, что Хима уже увязала в узелок одежу, а Афанасий приготовил телегу. Воля была его, и он дотянул до вечера.

— Получай казну! — отсчитал Пономарев деньги, высыпав кучу бумажек перед собой и подвигая ее работнику.

Афанасий проверил, собрал и увязал в платок деньги. Засунул узелок в карман свитки, не придавая значения тому, что казак с хищной прищуркой глаз косит за каждым его движением. Нахлобучил шапку.

— Ну, спасибо за все, Аверьян Гаврилович! Запрягу, попрощаемся да и поедем.

Расчет был получен, а в дальнейшем Колтушин и сам не знал, куда приткнется теперь. На станции Невинномысской предстояло искать удачи, туда и решил он ехать с дочерью. Тяжело повернулся к Химе, ждавшей его с узелком.

— Постой, — остановил его хрипло казак. — Продай мне быков…

У Афанасия на душе было смутно. Он ничего особого не заметил в хозяине, а с быками и сам не знал, что делать. Он успел проверить сообщение Пономарева о новом составе совета в станице, где рассчитывал выпросить себе земли. Быков все равно пришлось бы продать на станции, так как надежды на собственное хозяйство окончательно рушились.

— Так чего ж, Аверьян Гаврилович… Вы, сколько они стоют, может, не дадите, а продавать мне их надо.

— Не обижу и я, дам больше других. Мне, сам видишь, без быков в будущем году не обойтись.

— Покупайте, если платить хотите по совести.

— Тебе же добро хочу сделать… Сколько хочешь за них? Все одно — куплю.

Погорелец цомялся, собрался с духом.

— Сто, Аверьян Гаврилович, для капитала, да две десятки туда-сюда…

— Сто двадцать значит?

— Сто двадцать.

— Это с других столько, а мне бы можно и подешевле за то, что выручаю тебя… Ну, да ладно, — богатей, богатей! Пускай на Кубани прибавится одним хозяином… Ха-ха!

Пономарев зловеще усмехнулся и, вытянув снова кожаный кисет с деньгами, немедленно отсчитал запрошенную сумму.

— Не торгуюсь, видишь. Получай да радуйся, что у хорошего хозяина работал.

Афанасий, чуть смутившись неожиданностью сделки, не заподозрил, тем не менее, угрозы в поведении хозяина, подумал только, что казак задается и куражится.

Хозяйка, женщина с перехватом за средние годы, с полнощекой и конопатой зубоскалкой Ефросиньей возилась с тестом для хлебов из новой пшеницы и искоса наблюдала за происходящей сделкой, не упуская ни одной подробности. Хима, готовая сказать всем «прощайте» и последовать за отцом, сидела на скамейке и ждала.

Погорелец, долучив деньги, кивнул дочери. Вдвоем повернулись к хозяину и к бросившим тесто женщинам.

— Ну, прощевайте, Аверьян Гаврилович и Аксинья Самсоновна! Прощевайте, Ефросиния Аверьяновна! Спасибо за хлеб за соль и не обессудьте, если чем не угодили.

— Прощай, прощай, Апанас! Забарились вы, темно, как бы еще чего» в ночь Не случилось с вами. Скорее идите, чтобы пораньше на станцию попасть.

— Кто там нас тронет, Аксинья Самсоновна? Мы не начальство и не из города откуда, а здешние же, всякий увидит.

— Ну, с богом, с богом!

Хима и Фрося переглянулись жалеющим друг друга взглядом. Они за спиной родителей посвоему сдружились, деля между собою свои девичьи дела и секреты.

— Я, папанька, провожу немного Химу и пойду к Мельниковой Шуре. У них сегодня из Красной армии Сергей в гостях, и у Шуры соберутся все девки.

— А пробудешь там долго?

— Может быть, заночую.

— Иди, да чтоб не очень развешивать уши на басни этого Сережки. А то знаем — Комсомол…

— Я буду с нашими.

— Иди.

Поклон всей хозяйской семье — и работники вышли в сопровождении Фроси.

Пономарев оглянулся и посмотрел на жену. И следившая за ним взглядом жена, возясь возле печки, чего-то ждала.

— Дай мне старые сапоги и одежу. Я оседлаю гнедка да заеду к карачаю Джараеву, поторгуюсь насчет ружья, хотел он продать мне… Кгы-кг!.. Так и скажешь, если принесет кого.