Семён Васильченко - Не той стороною

Не найдя, что возразить на неожиданное предупреждение, Русаков с растерянным недоумением посмотрел безмолвно на директора.

Наконец он шевельнулся.

— Скоро вы думаете ехать? — спросил он вместо возражений.

— Как только приедет жена.

— А, ну это, еще когда рак свистнет…

И он успокоился. Жена директора работала за границей в партийной организации, которую оставить было не так просто. Он вернулся к исходной теме разговора:

— Значит, я еду, Франц Антонович. Предупрежу Шаповала и завтра прямо на поезд.

— Езжайте.

Не встретив сопротивления со стороны директора, Русаков повидался с Шаповалом.

Шаповал поощрил его заботу о заводе, и Русаков отправился в Ростов, преподав предварительно Ефимии Захаровне относительно ухода за Ленькой тысячу всяких инструкций.

Подъезжая к Ростову, он в поезде узнал, что есть в Тихорецкой мастерская одного кавказца лудильщика, в которой эмалируется старая посуда. Если это было верно, то оставалось пожалеть, что он не знал об этом раньше, — Тихорецкая была оставлена уже позади.

В Ростове на толкучем рынке Русаков обшарил всех тех старьевщиков, в лавках которых мог заметить подержанные книги. Ему удалось приобрести один общий технический указатель, в котором была специальная глава об эмалировании и глазировании металлической посуды. Уже это его выручало в том смысле, что осведомляло, какие материалы при эмалировке потребуются, если применить на заводе этот способ отделки посуды.

Он снял в гостинице возле вокзала номерок и немедленно же принялся за изучение интересовавшей его главы.

Усвоив достаточно ее содержание, он снова отправился в город. Он зашел в Совнархоз и попытался узнать, нет ли в городе завода металлических изделий, где применялась бы глазировка. Таких не оказалось. Но зато он узнал все, что ему было необходимо, о приобретении химических материалов и, проникнув на технический склад, приценился к стоимости тиглей и лабораторного инвентаря. Закупил в небольших количествах для опытных работ буры, селитры, олова, соляной кислоты.

После этого пробродил два дня по городу и самолично убедился в том, что не сохранилось никакого кустарного предприятия, применяющего интересовавшие его производственные процессы. Решил возвращаться и по дороге заехать в Тихорецкую.

В Тихорецкой пришлось остановиться также на два дня.

На базаре он нашел мастерскую лудильщика, о которой слыхал в вагоне.

Русаков принес с собой в мастерскую захваченный с завода чугунок и эмалированную синюю кружку. Переступил порог забавного металлургического предприятия и очутился в полусарайчике-мастерской.

Тут работал кавказец Вано Аганадзе. Возле него на полу, словно очаг сакли, — горн, самовары в глине, самовары на стенах. Части холодного и огнестрельного оружия, погнутые лампы и инструмент. Помощник — черкешонок.

Русаков поздоровался.

— Вы хозяин?

— Ми.

Бывший комендант «Централи» и врангелевский офицер усмехнулся тем превратностям судьбы, которые привели его к специалисту лудильной промышленности, но, тронутый сознанием несомненной полезности своего дела для завода, согнал с губ улыбку, освободил из газеты чугунок и показал Аганадзе эмалированную кружку.

— Такую полуду, товарищ, кацо, кунак… или как вас назвать?., на чугунке, как на кружке, сделать внутри сумеете? Хочу поучиться от вас и заплачу за это… Слышал, что вы умеете.

Кавказец, не отрываясь от горна, в котором что-то нагревал, пробежал взглядом по кружке и чугуну.

— Ми еще лучше умеем. Только дорого, казяин. Дешевле купишь новый кастрюль. Весь материал дорого и негде купить. Никто теперь не делает.

— Мне посуда не нужна, а я хочу поучиться. Сколько возьмете, чтобы при мне сделать эмаль?

— Пять рублей червонными.

— Делайте. Когда вы будете работать это?

Черкес сообразил.

— Послезавтра.

— Долго.

— Скорей — дороже.

— Сколько?

— Если завтра — десять рублей.

— Здесь и делать будете?

— Здесь.

— Когда?

— Зачем тебе?

— Хочу смотреть, учиться.

— Приходи после обеда.

После обеда Русаков пришел.

— Закуривайте, кацо.

Сел, дождался, пока кавказец с черкешонком взялись за сковородники.

Лудильщик полой бешмета вытер чугунок. Взял грязную бутыль с жидкостью с верстака. Мочальным квачиком вымазал дно сковородника, предназначенное для эмалировки. Заставил мальчишку разогреть оба горна. Поставил тигельный котелок на один горн. На другой сковородник.

— Что это? — спросил, указывая на бутыль, Русаков.

— Не скажу, свой секрет. За секрет давай червонец. Все скажу. И лудить научу. И паять научу. И эмаль белую, черную, синюю и на железо и на золото сам наводить будешь…

Русаков подумал. Кавказец уже почуял, что может поживиться.

— Дам червонец — только за все, чтоб больше вы не запрашивали. Это соляная кислота, наверно?

Русаков вынул деньги, сунул их кавказцу и снова указал на бутыль.

— Сам знаешь, товарищ, а обманываешь. Это кислота.

Русаков указал на тигель.

— А здесь?

— Бура четверть фунта, мел — горсть, синька, селитра. Ми шибко-шибко греем, пока потечет…

— Aral Хорошо.

Когда смесь в тигле начала плавиться, от тигля пошел удушливый пар.

Русакову сделалось трудно дышать, и начала кружиться голова. Кавказец и его подручный не обращали внимания ни на что, только чихали, сморкались, отираясь полами бешметов или рукавом, и продолжали каждый свое дело.

Русаков крепился, присматривался и соображал о том, насколько совпадал наблюдаемый им процесс работы с тем, что он вычитал об эмалировке в книге.

Когда смесь расплавилась, а чугунок разогрелся докрасна, черкес зыкнул на мальчика:

— Бросай! Давай!

А сам схватил чугунок, залил его сплавом и, держа посудину щипцами за оба края, закружил ей перед собой по воздуху, для того чтобы сплав равномерно лег по разогретой поверхности металла. Образовавшийся остаток через минуту слил обратно в тигель, после чего поставил чугунок на подставочку дном кверху остывать.

— Готово.

— Все?

— Все, только еще горячий. Когда холодный будет, можно варить и жарить.

— Ладно, вечером зайду взять, а вы покажете еще раз, чего сколько класть для полуды…

— Приходи, товарищ, покажем.

Через два дня Русаков возвратился на завод и начал собственноручно при участии Полякова производить первые опыты, приспособив для работы одно из кузнечных горнов. Через несколько дней его опыты были закончены, и он с торжествующим не менее его Поляковым явился в контору и выставил перед директором и Шаповалом около двух десятков эмалированных кастрюль и сковородников.

Шаповал, увидев результат долгожданного эксперимента, пришел в азарт.