Семён Васильченко - Не той стороною

На Семибабова напирал цинкографский конторщик, рыжий юноша, выпрашивавший аванс в счет заказанных работ.

— Павел Васильевич, — изображая комическое отчаяние, молил он вместе с тем серьезно, — выручайте!

— Вот прорва! — отшучивался Семибабов, пробегая глазами копию заказа. — Почему не обратитесь в Госиздат или в Наркомфин? Вы же для них работаете в сто раз больше.

— Э, Павел Васильевич! Если и следует получить, так там от подписи управдела до ящика кассира такая Военно-грузинская дорога, что по ней только ишак не заблудится. Сам зав сможет разыскать там, что ему надо, если на трех языках путеводитель по отделам с примечаниями Рязанова издадут и в фотографиях все этажи изобразят. Бюрократия!

— Ха-ха! А у них вы наши порядки тоже так расписываете?

— Ваши порядки, Павел Васильевич! Эх, что» там равнять!

— Сколько» вам нужно?

Семибабов взглянул на Льолу:

— Простите, товарищ, вы не очень спешите?

— Пожалуйста.

Конторщик радостно заволновался:

— Да пустяк: десять червонцев. Нужно двадцать, но десять я уже добыл в Агитпропе за плакаты.

— У Диссмана?

— Да.

— Ха! Дал? Как же это вы его подковали?

— Подсыпался… Он, знаете, спит и во сне видит, будто похож на Ленина. Даже говорить старается под Ильича. Вот я болтал-болтал, а сам все разглядываю его, будто картину какую. Он, наконец, спрашивает: «Что вы?» — «Да, — говорю, — на Ленина вы, товарищ Диссман, похожи — поразительно! Вам еще никто этого не говорил?» Он расцвел, приосанился и скромничает: «Да намекали, намекали!» — и по бородке себя рукой и глаз прищурил. Ну, после этого я пожалел, что не попросил сразу двадцать червонцев: дал бы.

— Ха-ха! Ну и жулье же! Давайте подпишу да уходите, а то и я окажусь у вас похожим на Маркса.

Семибабов со, смехом подписал заявление.

— Только работу, смотрите, — предостерег он, — ощупывать буду своими руками.

— Да, Павел Васильевич! Любому спецу покажете. Семибабов пожал руку рыжему молодцу и полупоклоном пригласил Льолу сесть ближе.

Льола подала записку и пересела, вопросительно ожидая, что ей скажет хитро владычествующий из-за своего стола человек.

Еще не дочитав записки, в которой подательница рекомендовалась на должность секретаря издательства, Семибабов вдруг заерзал, отчего на сердце у Льолы похолодело.

— Чудак, Кирпичев, вот чудак!

И он живо повернулся к Льоле.

— Ведь он же знает, что мне мужчина нужен. Мне нужен грамотный толковый парень, способный и сеять, и жать, и на дуде играть. А вы… простите вы же на нашей мельнице не будете знать даже, что делать…

Льола растерянно опустилась и убито предупредила:

— Мне Кирпичев говорил, будто он с вами сговорился, что пришлет меня на должность секретаря. И он считал, что это вещь решенная.

— Но я говорил о мужчине… Ах, чудак, Кирпичи-ще! Что же нам делать?

Семибабов вопросительно перевел глаза с Льолы на Стебуна.

Стебун воспользовался этим, чтобы предупреждающе шевельнуть своему сотоварищу взглядом, и бросил ему записку.

Семибабов схватил в действиях товарища что-то относящееся к просьбе посетительницы и, прежде чем сказать еще что-нибудь ей, мелькнул глазами по записке. Он растерянно захлопал глазами, прочитав в записке сообщение Стебуна:

«Эта особа будет моей женой. Второй раз вижу ее и начинаю балдеть. Кто она? Если надо, выручите ее. Имейте в виду мою помощь. Узнайте о ней больше».

Семибабов оглушенно замер, на мгновение, но не повел бровью, соображая, как теперь поступить. Мигнул взглядом в сторону Стебуна и, сочувственно вглядываясь в Льолу, сам себе растерянно повторил:

— Что же тут делать?

Льола сидела как на огне, чувствуя, что у нее в глазах начало все двоиться. Теряя веру в помощь, она поднялась.

— Простите, что обеспокоила вас по вине Кир-пичева.

Но Семибабов движением руки горячо остановил ее.

— Нет, стойте, товарищ, так не годится! Сядьте-ка еще на минутку. Это же не решение вопроса.

Льола разбито подняла глаза, неуверенної садясь снова. Но сами собой у нее губы сжались в жесткие складки, как у человека, над которым кто-то захотел поиздеваться.

Семибабов угадал катастрофичность положения просительницы и взметнулся.

— Вы не горячитесь-ка, товарищ, и не спешите думать, что все на свете чурбаны… Если дело в том, что вы нуждаетесь в немедленном получении работы, то я считаю себя обязанным устроить так, чтобы ваши интересы не страдали, если даже к Кирпичеву вам обращаться снова неудобно… Работали вы где-нибудь до сих пор?

Льола несколько успокоилась, но могла говорить только со сдержанной официальностью, чтобы этот хозяйничающий из-за стола человек не подумал, что она подделывается к нему. И особенно еще при Стебуне просить…

— Я до сих пор работала только в качестве учительницы в Одессе. И когда Кирпичев направлял меня к вам, то я предупредила об этом его. Советских порядков совершенно не знаю. Жила последнее время праздной дармоедкой. Единственно, что у меня есть, — отчаяние, которое может толкнуть на что угодно. Могу ручаться только-, что если мне дадут работу — я буду работать, а не дуть на пальчики. Вам нетрудно научить работать меня, если вы верите, что я гожусь на что-нибудь.

Семибабов скрыл улыбку. С интересом спросил:

— Вы думаете, это так просто, что все вас будут учить?

Льола вопросительно посмотрела на него.

— Где вы учились?

— Кончила педагогические курсы.

— Ну вот, а говорите ничего не знаете и дармоедка. И языки знаете?

— Знаю два.

— И педагогику?

— Да, в теории.

— И литературу?

— Очень хорошо иностранную, преимущественно по подлинникам. Немного хуже русскую. Можете проэкзаменовать… Литературой я жила.

— Га, чудесно! Вы простите, но виновником недоразумения с этим секретарствованием являюсь все-таки, должно быть, я, а не Кирпичев. Я говорил ему про секретаря для издательства, но была речь и о другом секретаре… Чудак! Тут в Главполитпросвете, где работает товарищ Стебун, — Семибабов кивнул в сторону своего идеолога, — организуется Комиссия по заочному обучению, и им нужен секретарь. По существу — организатор всего этого дела. Кирпичев, должно быть, об этом думал, а пишет — в издательство. Чудак!

Льола внимательно следила за начавшим было снова ерзать во время своих объяснений Семибабовым. Он говорил о разговоре с Кирпичевым, очевидно, импровизируя. Путал следы, чтобы его участие в судьбе Льолы не показалось столь горячим, каким оно было в самом деле. И Льола это поняла. Кирпичев слишком ясно говорил о самом Семибабове, у которого Льола должна была секретарствовать, чтобы теперь она не сомневалась, что Семибабов сочиняет. Не могла только угадать мотива, который побуждал Семибабова делать это. И, удивляясь быстрой смене в этом некабинетном человеке официального отношения к ней на заинтересованное и отзывчивое, она ждала.