Михаил Гараз - Под знаком змеи

Лиман покрылся льдом. Работы в порту прекратились.

Люди попрятались в свои жилища, отогреваясь возле очагов. Только в домах богатых торговцев, владельцев судов и земель царило веселье. Слуги открывали амфоры с выдержанным вином, подавали жаренных на вертеле цыплят…

Иногда у городских ворот появлялись отряды всадников. Это были аланы, кочевавшие в поисках наживы. Они знали, что в стужу стража прячется и никто им не помешает…

Однако на этот раз за ворота вышли люди из их же племени.

— Вам здесь нечего грабить, — заявили они. — Город в руках восставших. Поворачивайте коней!

В другой раз они появились на винограднике Аристогореса. Оставили лошадей у изгороди и пошли без опаски прямо к подвалу, где хранились амфоры с вином, старательно запечатанные Аптасой и Герулой.

Ракия стала звать на помощь. Зантикомес проковылял к двери и закричал на их языке:

— Убирайтесь отсюда, негодяи! Не смейте ломать дверь! Я отвечаю за добро моего господина, живого или мертвого.

Но грабители не хотели слушать управляющего — толкнули его в снег и стали топорами сбивать замок.

Тогда Аптаса, Герула, Роместа, Гета и старик Терес, которые находились в триклинии и все видели, открыли окна и двери и стали целиться из луков.

Стрелы коротко просвистели, и пятеро грабителей скорчились, выронив из рук оружие. Остальные бросились к лошадям. Только ветер взметнулся им вслед.

Зантикомес прибежал в триклиний взбешенный:

— Что вы наделали, несчастные? Знаете, что нас теперь ждет? Они вернутся снова, с подмогой, чтобы отомстить за своих!. И не только ограбят нас, но и перебьют! Вы не знаете их нрава!..

— Мы хотели помочь тебе, Зантикомес. Ты ведь нам как отец! — подшучивали тирагеты.

— О-о-о! — простонал управляющий. — Когда вы наконец уберетесь с моих глаз!

— Придет и этот день, — проговорил Герула. — Только поверь мне, ты будешь тосковать по нас… Да, к слову, скрепил ли ты наши пергаменты печатью своего хозяина?

— Боги, сжальтесь надо мной!

— Оставь богов в покое и отвечай!

— Да, да! — Зантикомес со злостью ударил посохом о землю. — Возьмите и убирайтесь отсюда! Я сыт вами по горло!

— Ну, нет, — поддразнивал его корабельщик, — сначала мы опорожним те амфоры, которые запечатывали своими руками…

Пока они так пикировались, Аптаса, старик Терес и Роместа бегали по сугробам, стараясь поймать лошадей тех аланов, что остались лежать на снегу. Они должны были им пригодиться…

Однажды Аптаса уехал в город заказать оружие для своего небольшого отряда. Попутно зашел к Бастобалосу. Рассказал ему про набеги аланов.

— Если б только эта забота! — проговорил тот. — Провизия кончается, и еще пришла весть, что торговцы всех мастей что-то замышляют против нас.

— Зря пощадили их тогда. Нельзя было…

— Да, нельзя!..

Теперь Бастобалос понял, что ошибся. Но изменить что-либо было уже невозможно. Он дал пленным свободу, полагая, что они такие же люди, как он сам.

…Время шло своим чередом. Дни становились длиннее. Влажный ветер бил своими невидимыми стрелами в ледяной панцирь земли. Постепенно сугробы потянулись в овраги и ложбины. Затем, когда наступило полнолуние, исчезли совсем.

Пришла весна. Все чаще виднелись в небе птичьи стаи, с нетерпеливыми криками возвращавшиеся в родные места. Ивы над водой покрывались пушистыми золотисто-зелеными почками.

Пахари на заре выходили в поля, чтобы вовремя бросить в борозды семена. Пастухи уже выгоняли скот на пастбище. Лодки рыбаков покачивались на воде с утра до вечера. Корабельщики торопились все приготовить для выхода в море.

Городские стражники сбросили овчинные тулупы — они с честью вышли из этой зимы и могли прямо смотреть в глаза людям, которые их окружали. Для восставших зима была еще одной проверкой их мужества и отваги.

Предводитель Аптаса искал возможность привести в исполнение план, лелеемый им все годы рабства: вернуться в Дувру и свести счеты с Мука-порисом. Для этого он приблизил к себе своих земляков, в первую очередь из племени тирагетов, много переживших из-за предательства Мука-пориса. Постепенно они раздобыли коней, оружие и все необходимое для дальней дороги.

Оставалось решить, как отправиться — сушей или морем, через Тиру.

В последнем случае корабль Зантикомеса мог сослужить им хорошую службу: он был сработан на совесть, из лучшей сосны. Да и Герула рвался к нему — руки корабельщика соскучились по любимому делу. Но время было тревожное, да и спокойнее все же, казалось им, передвигаться по суше — не так зависишь от непогоды.

На том и порешили — возвращаться в Дувру по суше. Однако отъезд откладывался со дня на день — Аптаса тревожился о Роместе.

— Как она двинется с ребенком в этот долгий путь, полный неожиданностей и опасностей? — в тревоге спрашивал он Герулу.

— Предводитель, — отвечал ему старик, — не мучай себя понапрасну. Женщина, которая пережила час безумия, становится мудрее всех старух и нас с тобой. Она сумеет уберечь себя и свое чадо от всякой опасности, поверь мне. А для дороги у нее простая подготовка: сошьет мешок, посадит в него ребенка и повесит на спину — иго-го, лошадка!

— Неужели правда? — спросил Аптаса с недоверием.

— Тысяча громов, если я вру! — вскричал Герула. — Разве мало женщин перевез я на своей посудине, чтоб не знать их?

Аптаса посмотрел на него с признательностью. Затем сказал:

— Если так, у нас нет особых преград. Объяви поход на послезавтра.

Герула вернулся в триклиний, чтобы сменить рваные одежды на тунику солдата, и велел Роместе и Гете собираться в дорогу. С этого мгновения он становился своего рода интендантом их похода к Тирасу: на него легла ответственность за снабжение людей едой, одеждой, снаряжением. Он пошел к Зантикомесу, который работал на винограднике, и сказал ему, как умел говорить, шутливо и чуть язвительно:

— Открой-ка, друг, склад и подвал. Сделаем еще кое-какие приготовления и уберемся с твоих земель.

Управляющий со злостью посмотрел на него, сплюнул, но пошел открывать.

— Грабьте все, — сказал он. — Не зря же я сделал вам столько добра…

— Тысяча громов! — обиделся Герула. — Мы трудились на тебя, берегли от аланов ваше добро, а тебе жаль нескольких бурдюков вина?!

Аптаса, отдав распоряжение готовиться к уходу, тотчас вскочил на коня и отправился к Бастобалосу.

Тот, узнав, что предводитель пришел попрощаться с ним, помрачнел — его мучили дурные предчувствия. Но он их не высказал.

— Благодарю тебя за помощь и поддержку, — сказал он Аптасе. — И за твоих людей, которые способны на подвиги, тоже благодарю. Конечно, твой отъезд печалит мое сердце. Но я не имею права стоять у вас поперек дороги: да будет так, как вы задумали. Отправляйтесь домой, к Тирасу. Зажгите и там факел вашего возмущения — отомстите тому, кто так зло и несправедливо поступил с вами и столько лет терзал тирагетов. Надо, чтобы и он хоть немного побыл в вашей шкуре! А я об одном прошу: когда дойдете до Тираса, пусть твои отважные товарищи прокричат громко и мое имя, чтобы эхо повторило его и услышали бы леса, холмы и вся наша древняя земля…