Стейн Угельвик Ларсен - Кровавая бойня в Карелии. Гибель Лыжного егерского батальона 25-27 июня 1944 года

Имеется также версия о том, что он получил пулеметную очередь в живот и умер мгновенно. Трюгве Йенсен, Вольфганг Виндингстад и Ролф Бергстен говорили, что видели его в очень плохом состоянии в русском лагере для заключенных, где он вскоре умер.

В этом эпизоде рассказывается о командире с сомнительными качествами руководителя и говорится о том, что 2-я рота на самом деле не имела надежного командира, когда утром 25 июня 1944 года начались бои. Ни Карс, ни Ядар, которых переправили через озеро Капанец после начала боев утром этого дня, не знали хорошо позиций и поэтому не могли эффективно руководить обороной высоты Хассельман.

Одд Хюбертсен писал следующее в электронном письме Франку Магнесу (2013): «Я записался добровольцем вместе с Трюгве Йенсеном из Будё. Когда я попал в Лыжный егерский батальон, мне было всего 18 лет.

Я попал на Хассельман 25 июня. У нас там не было бункера, так как мы были так называемой группой поддержки. Бои уже начались. На другой стороне озера (на “высоте 200”) были наши так называемые бункеры. Я мало что знал о Хассельмане до того, как мы туда попали. Когда мы переправились через озеро, меня разместили в так называемой траншее. По большей части она была всего полметра глубиной. Слева от меня лежал, по-видимому, Эгиль Хабберстад, а справа – Лилло Лиллеборге. Он получил ранение в голову. Видимо, это была разрывная пуля».

Одд Хюбертсен из 1-й роты, родился 22 марта 1926 года (фото из частного собрания)

Рассказ Сигмунда Вигеруста представляет собой драматическое и живописное описание его переживаний во время боев на Хассельмане и бегства с высоты. Другие ветераны, прочитавшие его рассказ, полагают, что он сильно преувеличивает. «Около четырех или пяти тысяч советских солдат медленно и неумолимо приближались к нашим позициям. Они имели абсолютное превосходство в артиллерии. У них были короткие пути снабжения. Получая американское вооружение в Мурманске, они везли его по железной дороге, а до Хассельмана от станции было не так уж далеко. Наши пути пополнения боеприпасами и вооружениями ты можешь представить себе сам – от оружейных заводов Третьего рейха до Кестеньги на Белом море. В последние дни они пустили в ход и авиацию, после того как артиллерия проявила себя в полной мере и преподала нам урок русского варианта психологической артиллерийской войны, который мы никогда не забудем после того, как мы дважды отбили их атаки. На третий раз нам пришлось отойти к “высоте 184”. С этого момента стороны находились так близко друг к другу, что русские в самом конце не решались применить ни артиллерию, ни даже минометы, чтобы не попасть в своих.

Артиллерия была пущена в ход 24 или 25 июня, насколько я помню. Нам тогда в календарь было смотреть некогда. После падения Капролата и до третьего штурма позиции Хассельман мы часами находились под непрерывным огнем минометов и артиллерии. Время перестало для нас существовать. Нам даже не всегда удавалось контролировать мочеиспускание и испражнения. Под воздействием артиллерийского и минометного огня наша автономная нервная система полностью расстроилась, удары сыпались на нас час за часом, днем и ночью, вызывая безумный страх.

Я помню одного парня из-под Драммена. Он был совсем неопытным. И кто только его пустил на фронт? Все, на что он годился, это быть хорошим парнем в обычных условиях, а в напряженной обстановке он превратился в пушечное мясо. В буквальном смысле. Он не придумал ничего лучшего, как спрятаться за деревом! Я крикнул ему, чтобы он бежал ко мне. Я уже знал, что «снаряд никогда не падает в ту же воронку, которая образовалась от попадания другого снаряда». Мы это в школе для новобранцев проходили. Я и прыгнул именно в такую яму. Но этот парень меня не послушал, а остался там, где стоял. А ведь он старше меня был! Снаряд попал в скалу недалеко от него, и его убило осколками на месте! Вот уж действительно «пушечное мясо» получилось. Он руководствовался чистой детской логикой – русские были перед нами, а он стоял за деревом.

В конце концов они прорвались. Вспоминать о том, что там творилось, эту резню с обеих сторон, в которой участвовал и я, выше моих сил. В результате мы поспешно отошли назад к “высоте 184”, находившейся “в боевой готовности” в самом сердце позиции Хассельман. Там была система траншей с ячейками для ведения стрельбы. Нас оставалось человек 60–70, и нам предстояло защищать “последний оплот”. Кое-кто еще верил в немецкую сказку о том, что “подкрепление скоро придет”.

В эти несколько дней, когда мы защищали последнюю позицию, очень много наших погибло. Трое или четверо бойцов, которые лежали недалеко от меня, были либо убиты, либо тяжело или смертельно ранены. Прямо передо мной стояла толстая сосна. Снайпер, пробравшийся вверх по склону и застреливший двоих бойцов недалеко от меня, замолчал после того, как я бросил свою последнюю ружейную гранату, которую можно было использовать как ручную. Это был бросок на 20–30 метров. Надо было сосчитать до семи или восьми, чтобы быть уверенным в том, что враг не успел швырнуть ее обратно бумерангом. Я припас эту гранату для себя самого на тот случай, если все полетит к черту. А сейчас дело шло именно к этому. Стрелять в себя из пистолета я струсил. Можно было умереть, подсунув под себя ружейную гранату.

Потом в кустарнике все стихло. Больше я ничего не помню. Но в том, что я убил отличного снайпера, сомнений не было.

Я был, собственно говоря, связным, но получил приказ взять командование первым отделением 2-го взвода, потому что погиб командир отделения. Но теперь об этом уже не было речи, потому что больше уже никто не командовал. Единственный офицер, остававшийся на “высоте 184”, сошел с ума, как я потом понял. У него произошло душевное расстройство, диагноз – острый психогенный психоз. Мы оборонялись, пока у нас не кончились боеприпасы. Тогда каждому был выдан один патрон и мы получили “приказ” выстрелить в воздух всем одновременно по команде, а затем сидеть и не двигаться. Видимо, он собирался сдать нас всех в плен.

Через некоторое время мы поняли, что русские начали накатываться на нашу позицию с юго-запада [может быть, с северо-запада?] Я подался на северо-восток. Там был очень крутой склон, и на нем в последний день не было слышно перестрелки. Оттуда шла дорога к линиям противника и дальше к Мурманской железной дороге. И как я еще помню, я все время говорил, что кто-то должен взять на себя командование.

Что было потом, я забыл напрочь, пока много лет спустя мне не рассказал об этом Роберт фон Хирш, который был командиром моего отделения, когда я впервые попал на фронт, а теперь лежал рядом со мной. Вдруг раздался высокий юношеский голос: “Батальон СС Норвегия, слушать команду штурмманна Вигеруста! Мы прорываемся здесь, на северо-восток!”