Николай Дмитриев - На торный путь

Правда, отдыха не получилось. Фельдмаршал, одолеваемый сомнениями, нервно расхаживал по кошме, устилавшей пол, не потому, что удобный шлаф-ваген остался в обозе, а из-за резкого расхождения мнений на совете. Почти сразу после того, как перекопский паша сдался «на аккорд», Миних объявил генералам о своём решении незамедлительно идти в глубь Крыма. Несмотря на генеральские возражения, сводившиеся к тому, что войско ждёт безводье, а хлебных припасов всего на 12 дней, Миних, стоя на своём, заявил, что войска должны продовольствоваться за счёт неприятеля и сейчас главная задача – это разорить Бахчисарай.

Размышления фельдмаршала прервало появление адъютанта. Остановившись, Миних недовольно глянул на офицера, и тот со всей поспешностью доложил:

– Нашёл, ваше высокопревосходительство, уцелел!

– Кто уцелел? – не понял фельдмаршал.

– Так солдат, что первый на вал вылез, – пояснил адъютант.

– А-а-а… – вспомнил Миних и усмехнулся. – Ну, давай сюда его.

Адъютант тут же исчез и почти сразу вернулся уже в сопровождении совсем молодого, казавшегося мальчиком, солдата.

– Так это ты, молодец, сумел первым на вал забраться? – глядя на юнца, не поверил своим глазам Миних.

– Ну, выходит, что я, – с некоторым сомнением подтвердил солдатик.

– Тогда скажи, как звать-то тебя, удалец? – Фельдмаршал с улыбкой оценивающе посмотрел на солдата.

– Василий Михайлов. – Солдатик чуть повернул руку, стараясь прикрыть порванный и слегка обгорелый рукав мундира.

Как ни странно, это его движение решило дело, и Миних, не колеблясь, объявил:

– За доблесть жалую тебя, отрок, чином офицерским, а шарф белый чтоб надел на плечо сегодня же, – и уже обращаясь к адъютанту, добавил: – Распорядись!

Когда адъютант и только что возведённый в чин юнец вышли, Миних отбросил все сомнения: да, с такими солдатами он пойдёт на Бахчисарай…

Шестерик крепких лошадей, купленных в Германии специально для царской конюшни, вывез громоздкий ягд-ваген с лесной просеки и был остановлен ездовыми посередине обширной поляны. Охотничья повозка Анны Иоанновны выглядела намного большей, чем шлаф-ваген Миниха, вот только колёса у неё были поменьше и их ободья не так широки. Впрочем, здесь оно и не требовалось. Колея была хорошо накатана, и только в одном месте, где дорогу к царским охотничьим угодьям пришлось вести через подсохшее болото, чтоб не ездить вкруговую, на зыбкий грунт положили прочный настил из смолёных корабельных досок.

Правда, между этими двумя, в общем-то одинаковыми вагенами имелось и ещё одно более важное отличие. Анна Иоанновна велела сделать там трапезную на шесть персон с двумя мягкими, накрытыми персидскими коврами диванами, на которые по желанию можно было прилечь, а в той части, откуда, собственно, и велась стрельба, имелись лишь обитые кожей лавки, дававшие возможность, не особо утомляясь, ждать появления дичи сидя. Каретных окон в вагене не было вовсе, и их заменяли специальные стрельни, причём возле каждой стояли царские охотничьи ружья с золотой насечкой, сделанные на Сестрорецком заводе.

Распоряжавшийся здесь обер-егерь, прикинув, ладно ли стал ваген, махнул рукой, после чего кучера и форейторы увели лошадей, а служители принялись рьяно прикрывать повозку свежесрубленными ветвями, стараясь, чтоб она походила на разросшийся куст. Тем более что из леса, окружавшего поляну, уже доносился неясный шум. Это загонщики, ещё затемно окружившие часть угодий, начав движение, помалу сужали кольцо. Согнанное со своих лёжек зверьё вот-вот могло появиться и, наверно, пока не выбегало на поляну лишь потому, что натягивавшие тенёта мужики замешкались, а теперь, подгоняемые обер-егерем, отчаянно переругивались между собой.

Впрочем, работу удалось закончить вовремя. Едва обер-егерь прогнал всех с поляны, как послышался нарастающий конский топот, и к ягд-вагену верхом подъехали сама Анна Иоанновна и сопровождавший её обер-камергер граф Бирон. Государыня, сидевшая по-дамски на рыжей английской лошади, придержала её и одобрительно посмотрела на укрытый ветвями ягд-ваген. Свиты никакой при них не было, и обер-камергер сам помог Анне Иоанновне слезть, а обер-егерь принял узду, обратив внимание на богатую сбрую. Седло было щедро украшено самоцветами, стремена вызолочены, а оголовье сверкало алмазным набором.

Отдав лошадь, Анна Иоанновна, сопровождаемая графом, поднялась в ягд-ваген и проследовала в трапезную. Там опустилась на диван (который, судя по улыбке, заигравшей на лице государыни, был гораздо покойнее, чем седло) и потянулась к объёмистому жбану, стоявшему в окружении глиняных кружек на самой середине стола. Самолично наполнив две кружки, одну из них она пододвинула Бирону.

– Пей, дружок. – Государыня отпила немного и довольно отметила: – Прохладный…

Конечно, на охоте можно было «пропустить по маленькой», тем более что в погребце трапезной имелось рейнское, но Анна Иоанновна пристрастия к вину не имела и подобной склонности не одобряла. Правда, в особых случаях она лично могла на пиру поднести чашу кому-нибудь из приближённых, но здесь была не та обстановка, и Бирон спокойно выпил предложенную ему кружку кваса. Понимая, что Анна Иоанновна собирается с ним поговорить, граф ждал, что она начнёт с не раз слышанного им утверждения, как удобно стрелять из ягд-вагена, но сегодня государыня удивила Бирона неожиданной просьбой.

– Скажи мне, друг ты мой любезный, – она сделала многозначительную паузу, – какие разговоры вокруг ходят?

– О чём это ты, душа моя? – делано удивился Бирон. – А Тайная канцелярия на что? Там, я полагаю, всё знают.

– Я про другое сейчас. – Государыня посерьёзнела, и улыбка с её губ исчезла. – Ведомо мне, дружок, что у тебя свои людишки везде есть, вот и скажи, о чём это господа офицеры промеж себя толкуют?

Бирон понял, что именно интересует государыню, и ответил:

– Так о войне, матушка, о чём же ещё.

Анне Иоановне было понятно, что после сообщения Миниха о прорыве в Крым и отказе султана тотчас помочь хану многие в Санкт-Петербурге решили, будто кампания выиграна, и теперь сетуют, что не были там. Однако государыню интересовало совсем иное, и она уточнила:

– Ты лучше скажи, что преображенцы с семёновцами про войну толкуют и особо мои измайловцы?

Граф обратил внимание на то, что государыня вроде несколько отделила измайловцев, и теперь решал, стоит ли говорить всё. Бирону было известно о глухом ропоте Петровых гвардейцев, но толком он ничего не знал и, чтобы зря не расстраивать венценосную подругу, заговорил об измайловцах:

– Твои гвардейцы, душа моя, сетуют, что их на войну не взяли, потому как места им тамошние знакомы и, чего греха таить, на ту землицу они виды имеют.