Николай Дмитриев - На торный путь

Как бы ни желал того Ласси, скорого марша не получилось. Да его и не могло быть. Хотя Крым казался пустынным, генерал, опасаясь внезапного нападения больших или малых неприятельских партий, высылал по сторонам движения войсковой колонны казачьи сторожи.

Едва по окончании перехода авангард приступил к устройству лагеря, из арьергарда к Ласси примчался гонец. По его виду генерал понял, что дело заворачивается круто, а когда услышал доклад:

– Татары наскочили сзади, казаки смяты и в беспорядке отходят, Азовский полк тоже, – ему стало ясно: хан, стремясь задержать или даже остановить движение армии, напал очень большими силами, и казакам немедля нужна помощь.

Приказ остановить бегущих Ласси отдал генерал-поручику Шпигелю. Тот, имея под началом четыре драгунских полка и донских казаков, тотчас выступил. Согласно разработанной наспех диспозиции, Шпигель послал донцов в обход, а спешенные драгуны встретили кинувшихся на них татар залпами. Жаркая схватка началась. Чей верх, было не ясно, а татары дрались так яростно, что даже удар с фланга, нанесённый закончившими обход донцами, результата не дал. Больше того, когда сам Шпигель повёл в атаку резерв, татары окружили его, и он, получив рану в лицо, едва отбился.

Ласси, которому Шпигель одного за другим слал гонцов, знал ход боя и, как только уяснил, что дело принимает нежелательный оборот, отправил на помощь несколько только что пришедших в лагерь пехотных полков. Они подоспели вовремя. Татары, имея численный перевес, не прекращали атаки, заставляя драгун помалу пятиться, и несколько отходили только после того, как перестроившиеся донцы налетали на них в конном строю.

Пришедшая на подмогу пехота умело развернулась и сразу пошла в штыковую атаку. Воспрянувшие драгуны открыли пальбу, а донцы завершили дело.

Татары, поняв, что им взять верх не удастся, отступили, и Ласси, удостоверившись в этом, двинул армию по направлению к Кафе, которая была самым укреплённым пунктом полуострова и вдобавок там имелась удобная морская гавань. Однако главным препятствием продолжения похода стало такое полное разорение края, что войскам негде даже было добыть хоть какое-то продовольствие. Теперь перед Ласси стоял вопрос: сумеет ли адмирал Бредаль подвезти армии всё необходимое – и, желая поскорее уточнить это, генерал предпринял свои меры.

Сотня казаков, возглавляемая прапорщиком, пробралась горными тропами и вышла на побережье в районе Арабата. Море тут было на удивление пустынно, и сколько прапорщик с казаками ни вглядывались в скрытую дымкой даль, ни одного паруса им увидеть не удалось. Правда, пару раз были замечены проходившие далеко мористее турецкие фелюги, но ожидаемые бредалевские дубель-шлюпки не показывались. Решив, что флотилия адмирала может стоять в каком-нибудь другом месте, прапорщик разослал дозоры по всему берегу, но и от них вестей не было.

Не зная, стоять ли на месте или идти ещё куда, офицер пребывал в сомнении, как вдруг услыхал крик казака-дозорца:

– Парус!.. Видать парус!

Прапорщик подбежал к откосу, возвышавшемуся над нешироким песчаным пляжем, и увидел бот, идущий против ветра сменными галсами. Он некоторое время следил за медленно приближающимся кораблём, а затем радостно воскликнул:

– Бредаль на подходе!

По приказу офицера казаки разожгли костёр, а когда подбросили в огонь сухих водорослей, вверх поднялся желтоватый столб дыма. Видимо, на боте тоже следили за берегом, так как корабль почти сразу прекратил лавировку и стал осторожно, похоже опасаясь мели, приближаться к пляжу. Подойдя саженей на сорок, бот стал на якорь и спустил шлюпку, которая сразу взяла курс на дым костра. Разглядев в ней командовавшего гребцами мичмана, прапорщик, сопровождаемый казаками, сбежал с откоса и остановился у самой воды.

Подгоняемая волной шлюпка с шорохом ткнулась в песок, и стоявший на корме мичман обратился к прапорщику, громко спросив:

– Вы от генерал-фельдмаршала Ласси?

– Да! – радостно подтвердил прапорщик и, шагнув ближе к шлюпке, уточнил: – Нам приказано установить место выгрузки. Где намечено сделать стоянку?

– Мне неизвестно, – со странной уклончивостью ответил мичман и сообщил: – Я привёз генерал-фельдмаршалу письмо от адмирала Бредаля.

Мичман достал из-за отворота конверт и передал прапорщику.

– А вы где разгружаться будете? – деловито спросил прапорщик, принимая доставленный конверт. – Здесь?

– Выгрузки не будет, мы сразу уходим, – сухо ответил мичман, опускаясь на банку.

По его команде табанившие было матросы помалу отгребли от берега, чтобы потом дружно навалиться на вёсла.

– Как уходите?.. Почему? – опешил прапорщик, провожая недоуменным взглядом быстро отплывавшую шлюпку.

Письмо, доставленное прапорщиком с побережья, враз нарушило все планы Ласси. В нём адмирал Бредаль сообщил, что по выходе из Азова сильнейший шторм разметал грузовые суда, а когда он принялся собирать флотилию, неожиданно появившийся турецкий флот прижал уцелевшие корабли к береговым веркам.

Спешно собранный генерал-фельдмаршалом военный совет единогласно высказался за немедленный отход к Перекопу. Было ясно: пытаться взять Кафу, не имея ни провианта, ни осадных орудий – безрассудство, и Ласси приказал армии возвращаться…

Начальник Тайной канцелярии Ушаков знакомился с только что полученным донесением. Держа в слегка вздрагивающей руке несколько измятый лист бумаги, он, шевеля губами, шёпотом читал текст, написанный по старинке полууставом. Венский конфидент сообщал:

«При здешнем дворе великое недовольство. Военные дела идут худо, и есть опасения, что австрийцы сами будут договариваться с султаном о мире. Ещё сетуют, что запрошенные для сикурсу тридцать тысяч русского войска не присланы, и полагают это за причину неудач ихних».

Ушаков несколько раз просмотрел текст, будто пытаясь вычитать там ещё что-то, а затем, положив донесение конфидента на стол, глянул в сторону безмолвно торчавшего возле двери Хрущова. Было видно, что секретарь тут по делу, и Ушаков, выдержав долгую паузу, с деланым безразличием спросил:

– Чего пришёл?

Хрущов на пару шагов подошёл ближе к столу и сказал:

– Австрийский посланник граф Остейн письмо получил. Венский двор требует оповестить государыню, что граф Миних не достиг обусловленной цели похода и увёл свои войска в Украину, не взяв ни Бендер, ни Хотина.

Ушаков, собиравшийся было вычитать Хрущову за самовольный приход, сдержался. Ему предстояло ехать с докладом во дворец, туда же должен был приехать граф Остейн, и сообщение секретаря было как нельзя более кстати. Такое рвение следовало поощрять, и Ушаков благосклонно кивнул Хрущову: