Николай Дмитриев - На торный путь

Государыня внимательно, не спеша посмотрела на каждого и, высоко подняв голову, произнесла:

– В Венгрию войска не пошлём. Пускай за свой интерес австрийцы сами воюют, а нам надобно все свои силы привлечь и турок разбить.

Проявленная императрицей непоколебимая твёрдость была такова, что Бирон не посмел возражать, Ушаков согласно закивал головой, а Остерман решил на предстоящей встрече с графом Остейном воспользоваться доводами Миниха, которыми фельдмаршал уже доказал правоту своих действий в летней кампании…

Грицько Нерода, уже не прапорщик Измайловского полка, а недавно возведённый в чин за отличие в Очаковском деле подпоручик, шёл, прикрываясь согнутым полем шляпы от бивших прямо в лицо порывов мокрого снега. Время от времени он приподнимал шляпу и, разглядев мерцавшие впереди жёлтые огоньки, прибавлял шагу. Четыре окна питейного дома-аустерии, по два с каждой стороны от входной двери, призывно светились, обещая основательно продрогшему офицеру тепло, сытный обед с выпивкой и добрую компанию.

С усилием открыв чуть подзамёрзшую дверь, Грицько вошёл и тотчас уловил царивший тут весёлый разгульный дух. Слышался негромкий, но неумолчный шум, доносились отдельные пьяноватые возгласы, и где-то в глубине, похоже, тихо звучала музыка. Нерода сбросил плащ, снял облепленную мокрым снегом шляпу и шагнул в залу, где сразу ощутил всеобъемлющее тепло. Грицько огляделся, заприметил в глубине незанятый стол и, обходя расположившиеся здесь уже порядком захмелевшие компании, быстро прошёл туда и сел на дубовую лавку.

Аустерию эту, видимо, построили недавно, и она никак не походила на привычное Нероде кружало. Надо полагать, всё было сделано на голландский или немецкий манер, и тут имелось не одно, а несколько помещений. Присмотревшись ко всему толком, Грицько подозвал полового и, велев принести чего-то мясного, уже через малое время уплетал поданную с пылу с жару рубленую котлету. Утолив первый голод, Нерода, уже не спеша, управился со всякими заедками, а потом, взяв большую обливную кружку, принялся помалу цедить свежее игристое пиво.

Развешанные по стенам бронзовые трёхсвечники с зерцалом достаточно хорошо освещали зал, и Нерода, насытившись, мог рассмотреть всех, кто в этот вечер засел в аустерии. Публика, не в пример городским харчевням, тут была чистая, и Грицько в своём измайловском мундире среди прочих посетителей не выделялся. Неожиданный толчок заставил подпоручика дёрнуться. Он неохотно оторвался от пивной кружки и увидел, что к его столу подсел какой-то офицер, который, судя по встрёпанному виду, не иначе как был одним из здешних завсегдатаев.

Уставившись на Нероду странно выпученными глазами, в которых посверкивали злобные огоньки, он преувеличенно долго рассматривал Гриця, а затем угрожающе, с явным вызовом спросил:

– Измайловец?..

Мундир подпоручика делал этот вопрос бессмысленным, и похоже, незнакомец, будучи на крепком подпитии, просто жаждал ссоры. Поэтому вместо ответа Грицько демонстративно приподнял свой палаш так, чтоб был виден литой эфес с рукоятью, перевитой крученой проволокой. Эти тяжёлые шпаги с выгравированной на клинке надписью «Виват Анна великая» недавно торжественно вручили всем офицерам полка, и они стали для них особым отличием.

Внезапно напряжённо ожидавшего вызова подпоручика кто-то сзади дружески хлопнул по плечу, и Нерода услышал:

– Гришенька, что тут у вас?

Гриць обернулся и, к своему удивлению, увидел своего давнего приятеля семёновца, которого не встречал с начала кампании.

– Да вот какой-то залил зенки и ищет, на ком зло сорвать, – спокойно ответил Нерода, пренебрежительно кивнув на своего визави.

Похоже, пучеглазый при виде дарственной шпаги уже начал опасаться, а теперь, сообразив, что против него сразу двое, и вовсе стушевался. Промямлив нечто похожее на извинения, он боком выбрался из-за стола и покачиваясь отошёл в сторону. Семёновец проводил его взглядом и, усевшись напротив Нероды, со смехом спросил:

– Говорят, вы под Очаковом дрекольем дрались, это правда?

– Правда, – улыбнулся Грицько. – Я сам в турка лопатой запустил.

– Попал? – весело подначил его семёновец.

– Попал… – Нерода нахмурился, ему вспомнилось, как им, оставшимся без патронов, пришлось отбиваться чем придётся, и он предложил: – Я вина скажу?

– Не надо, – отмахнулся семёновец и предложил: – Лучше пошли глянем, как в бильярд играют.

– О, так он тут есть, – обрадовался Грицько и поднялся.

К игре французского короля приохотил свой ближний круг сам Пётр, завезя из Голландии первый бильярдный стол. С того времени бильярд имелся во дворце, у кое-кого из знатных вельмож, потом у тех, кто побогаче, а вот теперь, по словам семёновца, эту игру завели и здесь, в аустерии.

В бильярдной, куда Грицько вошёл вслед за товарищем, на самой середине стоял большой вытянутый стол с бортиками и шестью лузами по краям, а вокруг него всё время сновал служитель, упрашивая толпившихся у стен зрителей не напирать на игроков. Играли двое: армейский капитан и поручик-преображенец. Деревянными киями они поочерёдно целились в жёлтые шары из слоновой кости так, чтоб те после удара, сталкиваясь между собой, падали в лузы.

Протискиваться по примеру других ближе к столу Нерода не стал. Со своего места он и так хорошо видел гладкую, крытую сукном поверхность стола и перекатывающиеся по ней шары. Видел он и раскрасневшегося капитана, который, похоже, сильно проигрывал и горячился, в то время как гвардеец, почему-то всё время стоявший спиной к Нероде, почти при каждом ударе вгонял шар в лузу. Противясь ему, раздосадованный капитан как-то неловко ткнул кием, шар, перескочив бортик, стукнулся о пол, и гвардеец, демонстративно кладя кий на сукно, громко заявил:

– Партия!

У стола немедля началась толканина, желающие играть принялись спорить, а получивший свой выигрыш гвардеец шагнул к двери и, столкнувшись нос к носу с семёновцем, сказал:

– Вот ты где, а я думал, искать придётся.

Нерода непонимающе глянул на игрока и, к своему удивлению, признал в нём преображенца, с которым когда-то познакомился в кружале. Гвардеец тоже узнал Гриця и приветливо улыбнулся.

– Ну как повоевал, измайловец?

– Хорошо повоевал, – ответил за Нероду семёновец и с усмешкой добавил: – Знаешь, он из тех, что с турками дрекольем дрались.

– Значит, наш человек, – хмыкнул преображенец и, дружески взяв Гриця под руку, увлёк за собой.

Нерода думал, что они вернутся туда, где он ужинал, но преображенец привёл его и семёновца совсем в другой зал. Обстановка тут была богаче, свечей намного больше, а у дальней стены виднелась малая темноватая ниша, где устроились музыканты, негромко наигрывавшие гавот. Музыка получалась не особо громкой, говорить не мешала, и сидевшие за столами гвардейцы о чём-то увлечённо спорили. Грицько вспомнил, что по заведённому ещё императором Петром порядку в аустерии полагалось вести беседы о важных, порой государственных делах.