Владислав Бахревский - Царская карусель. Мундир и фрак Жуковского

– Я буду учить Машу и Сашу, – сказал Василий Андреевич, чувствуя, как радостно дрожит сердце.

– Но ты же едешь в Париж?!

– Потом. Потом съезжу. Ты согласна, чтобы я был учителем Маши и Саши?

– Васенька! Господи! Господи! Я – к себе. Не могу, не могу! Васенька, ты святой! Святой!

Она убежала.

– Ну, вот! – Василий Андреевич развел руками и увидел – плачут. – Ну, вот!

Рассердился, а Сашенька ему платочек подает:

– У тебя тоже слезка!

Так-то с заботами расправляются. И возле мамы, и строительство дома под присмотром. Книги не сироты, Васькова гора сутулилась, сутулилась, да и повеселела.

Василий Андреевич каждое утро шел из Мишенского в Белёв, сначала к своему дому – посмотреть, как идут работы, и – к ученицам.

Екатерина Афанасьевна изволила присутствовать на уроках. На всякую ошибку дочерей – окрик, на испуганную бестолковость – злая насмешка.

И Василий Андреевич однажды объявил:

– Сегодня у нас история. Урок мы проведем, гуляя по нашим горам, под коими кладези древности Белёва.

Лица девочек озаряла счастливая заговорщицкая радость.

– Посмотрите, какое величие в природе от громады сих белых облаков!

Они стояли на самой круче: простор – под ногой.

– Смиренна тихая жизнь Белёва. Но сколько видывала эта прикрытая веселой травкою земля! Когда-то из синевы бесконечного простора, что перед нами, пришли на белёвские кручи – арии. Дивное племя! Прародители множества народов. И мы, русские, от корня их.

– Значит, куда я ни шагну – древность? – спросила Машенька.

– Так оно и есть. Где Спасо-Преображенский монастырь – праотцы наши поклонялись Дажьбогу. Дажьбог – солнце и огонь, дающий жизнь. А на месте храма Иоанна Предтечи тысячу лет тому назад стоял идол Ярилы. Ярило тоже солнце, но молодое, весеннее.

У девочек глаза во все лицо.

– В Ипатьевской летописи, – я у Карамзина в Остафьеве нашел сие место, – Белёв помянут в лето 1147-е. Город был уделом Черниговских князей. Великий князь Великой Литвы Витовт в самом начале XV века присоединил Белёв к своим владениям. У Литвы город отнял золотоордынский хан Улу-Махмет. Его изгнали из Орды, вот он и сыскал себе княжество. Его друг князь Московский Василий Темный, – а хан помог Василию занять Московский стол, – убоясь такого соседства, послал войско на татар. Да Улу-Махмет был великий воин. Побил во много раз превосходящую дружину москвичей и ушел на Волгу. Сначала сел в Нижнем Новгороде, но близкое соседство с Москвой было опасным. Тогда он отступил в пределы древней Булгарии. Построил вблизи сожженной Казани новую Казань и, таким образом, основал Казанское царство.

– Выходят, он белёвский?! – обрадовалась Сашенька.

– В Белёве жил еще один столь же знаменитый человек – князь Дмитрий Вишневецкий. Сей муж – основатель Запорожской Сечи. Рассорившись с Поляками, князь перешел на службу к Ивану Грозному и за многие свои ратные доблести получил от царя в вотчину наш Белёв.

– Жуковский! – Сашенька сложила ладошки. – Жуковский! Давайте всегда заниматься на улице.

Машенька вздохнула, да так глубоко, что плечики до ушей поднялись:

– Скоро осень! Все станет мокрым…

– Так будем радоваться лету, пока оно с нами! – воскликнул Василий Андреевич.

Сашенька даже запрыгала: она умела радоваться.

Если дни счастливые, они такие скорые.

Осень явилась, с дождями, с холодами, с теменью.

Василий Андреевич каждый день приходил в Белёв на занятия, а по утрам составлял антологию российской поэзии. Он назвал ее «Собрание русских стихотворений».

В конце ноября пришло письмо от Ивана Ивановича Дмитриева. Знаменитый поэт сообщал, что получил из Франции десятитомник «Малой поэтической энциклопедии», где собраны лучшие произведения европейского стихотворчества, от поэмы до дистиха. Советовал: «При каждом роде наставление, которое не худо бы вам перевести для вашей хрестоматии». Насмешничал: «Если б я умел рисовать, то представил бы юношу, точь-в-точь Василья Андреевича, лежащим на недоконченном фундаменте дома; он одною рукою оперся на лиру, а другою протирает глаза, смотрит на почтовую карету и, зевая, говорит: “Успею!”… В ногах несколько проектов для будущих сочинений, план цветнику и песочные часы, перевитые розовою гирляндою…» И немножко сплетничал. Саша Тургенев ждет не дождется возвращения друга в Москву. «Лирик наш или протодьякон Хвостов беспрестанно кадит Гомеру и Пиндару и печет оду за одою… Князь Шаликов возлагает на надежный свой нос зеленые очки и объявляет себя “Московским зрителем”.. а любимый наш Карамзин терпеливо сносит жужжание вкруг себя шершней и продолжает свою “Историю”. Он уже дошел до Владимира».

Москва она и есть Москва, а в Белёве – Машенька и Сашенька.

По скрипучим снегам декабря из Мишенского в Белёв доставил обоз пожитки Елизаветы Дементьевны да сундуки с книгами Василия Андреевича.

А вместо радости – горе. Умер Петр Николаевич Юшков. Семейство покойного, ища родного тепла, перебралось к Жуковскому в Белёв, а сам он помчался в Москву устраивать дела по наследству, платить и собирать долги.

Застал Москву в тревоге, в растерянности.

Пришли вести из Моравии о битве с Наполеоном. Разбиты! Разбиты в пух и прах! Старые вояки головами качали:

– Из-за немцев – позор. Да, слава богу, немцев-то и побили. Сие звание – Аустерлиц – на долгую нам память. Живьем слопал француз силушку нашу.

Иные бодрились, особливо купечество:

– Ну и потрепали. Бог глядел-глядел на нашу дружбу с немчурой да и наставил на ум.

Багратиона славили. Если бы не Багратион, не его стойкость – французики всю бы армию пустили под нож. Разговоры о геройстве звучали всё громче. Славили гренадера Фанагорийского полка. На него напали четверо французов. «Пардон!» – кричат – стало быть, руки вверх. А он бах из ружья – один готов, второго прикладом по башке, третьего на штык, и четвертый – давай бог ноги.

Василий Андреевич приехал к Дмитриеву. Иван Иванович за щеку держался.

– Зубы у меня – орехи грызть, а болят. Нервы, братец. Ужасное поражение! Двадцать семь тысяч убитыми с нашей стороны против восьми сотен французов. Это не война – бойня.

– Но, слышал я, потери понесли главным образом союзники.

– Австрияков полегло шесть тысяч, отними от двадцати семи. Да сто восемьдесят пушек! Да весь обоз! Суворовское наследие – до последнего гроша промотано. Геройски умирать умеем, а вот геройски побеждать разучились.

Диво дивное! Через неделю Москва уже ликовала. Говоруны соглашались: потеря аховая, тут уж молчи! Но тотчас грудь колесом – слава богу, велика Россия. Побили нас, побьем и мы. Народу у белого царя на дюжину Бонапартов хватит. Нарожаем!

Хвастали престранно: в Английском-де клубе за один вечер патриоты осушили сотню бутылок шампанского! С гаком! И это при том, что все французские вина вздорожали, а шампанское так на полтинник. Три рубля пятьдесят копеек – бутылка.