Владислав Бахревский - Царская карусель. Мундир и фрак Жуковского

Великое счастье без великих слез не про нас. Старый Розум смертушку свою в горилке нашел. Знающими людьми сказано: набежит беда – с ног собьет. Не успела могилка старого казака травой опушиться – вторую копай. Умер Данила Григорьевич, а у Данилы жена, дочь малолеточка… Перешло старшинство в семье к Кирилле, а ему десятый год.

Сиротствовали Розумы, не жалуясь на судьбу. Берегли голь да голод от постороннего погляда. И невмоготу стало. Перехлестнула Наталья Демьяновна казачью гордость двумя нищенскими сумами, пошла побираться в Козелец. Но перед тем как дверь за собой затворить, пала перед иконами с обещанием: ежели добрые люди помогут малой лептой – не проест денежки, молебен закажет в козелецкой церкви.

Дорога Наталье Демьяновне предстояла дальняя, пешая, а в голове туман от голода. Шла, как водится, промеж колей колесных. Пыль в колеях мягонькая, ласковая. Чего в голову вошло? Ступила в колею да и поддала черевиком нечто, а это нечто – золотом просияло. Нагнулась – Господи помилуй! – золото и есть. Нож. Вот уж поплакала!

Искренние слезы у Господа в дорогой цене. Продала Наталья Демьяновна нож в Козельце, заказала молебен о помиловании семейства Розумов, хлебца купила.

А золото было всего лишь задаточком счастью. Вернулась домой – на столе горшок. А в горшке не каша, не кулеш – серебряные рубли с ликом Анны Иоанновны: сын Алексей подал весть о себе.

Завела воспрявшая Наталья Демьяновна корчму, но главное – на серебряные рубли дочерей замуж выдала. Агафью за ткача Власа Климовича, Анне достался закройщик Осип Лукьянович Закревский, Вере – реестровый казак Ефим Федотович Драган.

Тут бы и сказке конец. Но счастье до Розумов разохотилось.

Сколько слез выплакала Наталья Демьяновна о пропавшем соколе, об Алеше – Ангел знает. Озолотили материнские слезы первоудачника с хутора Лемёшки.

Обер-маршал граф Левенвольд принял дикаря-малоросса в придворный хор. Лицо Алексею Бог дал мужественное, а голос ангельский. Трепетали сердца прожженных царедворцев пред алмазом чистоты. Особливо женские. Цесаревна Елизавета, первая красавица Петербурга, золушка во дворце Анны Иоанновны, взяла пленительного малоросса в свой штат. Сиротой себя чувствовала, и Алексей был одинок в чуждом Петербурге. Из двух сиротств – одно пламя. Алексею шел о ту пору двадцать второй год, все впереди, но пламя-то хлопало и обмирало на дворцовых сквозняках. Камер-пажу цесаревны сержанту Алексею Шубину за неосторожное слово: зря, мол, не избрали в царицы Елизавету – дочь Петра, – язык отрезали под корень и – на Камчатку. Над всеми, кто служил цесаревне, – топор. А тут и своя беда – голос потерял Розум. И опять – к счастью. Был чудом для всех, стал желанным для одной. Назначили Ее Высочество Елизавета Петровна Алексея Григорьевича бандуристом и управляющим имения. В хозяйственных делах Розум показал себя расторопным, рачительным. Года не прошло – гоф-интендант, распорядитель всех имений цесаревны. Должность немалая, но куда больше значил другой титул Алексея, дарованный благодетельницей, – Друг Нелицемерный.

Вид на обитание в белокаменных палатах истории дается не по уму, не ради дарований, но исключительно за беззаветную преданность.

Императрица Анна Иоанновна, дочь царя-дурачка Ивана Алексеевича, за десять лет правления половину России раздарила немцам, а власть – так всю: боялась русских.

За день до смерти наследником своим назвала Ивана Антоновича. На престоле великой империи Иван Антонович мог разве что агукнуть. От роду имел два месяца пять дней. Власть умирающая императрица отдала своему фавориту Бирону – от возмездия спасала за казни, за пытки внуков русских бояр, за истребление русского имени.

Матушка императора Анна Леопольдовна, дочь герцога мекленбург-шверинского и Екатерины Ивановны, старшей сестры императрицы, жила в России с четырех лет, но, окруженная немцами, оставалась немкой. Анне Леопольдовне было двадцать два года, когда Россия пала в ее белые ручки. Избранники владеют народами и царствами. Пусть ничтожество, но избранник. Божия наука людям.

Быть при ком-то одно, самому же править – совсем иная стихия. Из-за широкой спины Анны Иоанновны десять лет помыкал Бирон Россией, его же собственная власть уместилась в трех неделях со днем.

В ночь с 8-го на 9-е ноября 1740 года фельдмаршал Миних арестовал, по сговору с Анной Леопольдовной, Бирона, но у власти остались те же немцы.

Русские – власть боготворят. Младенцу поклонились безропотно. Анна Леопольдовна так Анна Леопольдовна: слава богу, Бирона турнула.

Не русским – французам и шведам было не все равно, в чей сундук в очередной раз запихнули Россию.

Маркиз де-ла-Шетарди и граф Левенгаупт принялись подзадоривать венценосную золушку Елизавет Петровну. Для дочери Петра Великого – бесчестье жить в палатах близ Полицейского моста, ждать и не дожидаться приглашений в Зимний, где Анна Леопольдовна воркует с сердечною подругой фрейлиной Юлианной Менгден.

Решиться на государственный переворот – риск смертельный, но именно страх подвигнул Елизавету Петровну к действу.

Анна Леопольдовна намекнула строгому канцлеру Андрею Ивановичу Остерману, что ей известно о встречах цесаревны с послами Швеции и Франции. Остерман не Бирон. При Петре вице-канцлер, воспитатель Петра II, член Верховного Тайного совета, едва ли не один уцелевший правитель во все десять лет царствия Анны Иоанновны, и ныне правитель – сожрав самого Миниха.

Любое промедление – самоубийство. И в день великого праздника Введения Богородицы во храм Елизавета Петровна устроила «малейший консилиум». Собрала кавалеров своего двора, в преданности которых не сомневалась.

На консилиуме Алексей Розум сказал слово, ввергавшее в заговор, но оный заговор был попечением о счастье Отечества.

– Сия вещь, Елизавета Петровна, не требует закоснения, но благополучнейшего действия намерением, – сказанул Розум. – А ежели продолжится до самого злополучного времени, то чувствует дух мой великое смятение не только в России, но и во многих государствах по той претензии, отчего сынове российскии могут прийти в крайнее разорение и в потеряние Отечества своего.

– Подлинно так! – воскликнула Елизавета.

И опять ночью, опять в ноябре – самый ведь темный месяц на земле нашей – с 24-го на 25-е 1741 года цесаревна, дочь Великого Петра, объехала гвардейские казармы, призывая вернуть Россию русским.

На долю Алексея Григорьевича в ту ночь служба была возложена наитайнейшая: охранял императора Ивана Антоновича и правительницу Анну Леопольдовну с ее сестрой.

Послужить посягающему на царский престол – дерзость сумасшедшая. Но – виктория! Виктория, и в награду дерзкому – сапоги с золотыми шпорами. Оседланная, послушная узде судьба. Рог изобилия опрокинулся на голову Алешки-счастливца. Был Розум – стал Разумовский. И вот уж камергер, генерал-поручик. И вот уже держит шлейф императрицы во время коронования. Обер-шенк, обер-егермейстер. И, наконец, рейхс-граф – пожалование императора Германии Карла VII.