Владислав Бахревский - Царская карусель. Мундир и фрак Жуковского

Заскочил в церковную ограду – затаиться где-нибудь в тенечке. Но его позвали:

– Ваше сиятельство!

На скамье, на самом солнцепеке сидел садовник Диафант. Имя Диафанту дал батюшка графа-воспитателя, великий Кирилл Григорьевич. Диафант брянских корней, но не из местных. Кирилл Григорьевич купил его в Голяжьем у помещиков Алымовых, изумился способности отрока складывать и вычитать в уме любые цифры. Будучи Президентом Академии наук, граф отправил Диафанта в Германию учиться математике, но через год передумал и приставил своего раба к иному мастерству – парки строить.

– Ваше сиятельство, посиди со стариком. – Диафант поклонился босоногому обитателю флигелька на задворках графских палат.

Вася сел, про сиятельство смолчал – старика не переспоришь.

– Сколько бы ни был духом унижен, научись гнать зависть из сердца. – Уж такой он, Диафант, мысли, как книгу, читает. – Зависть радости не терпит. Слава богу – не раб, о куске хлеба заботы нет. А в года будешь входить – граф того не допустит, чтоб семя его пало в мертвую землю. Найдется доброе дело и тебе, и братьям твоим, сестер за хороших мужей выдадут. Покуда же терпи – казак.

– А ведь мы истинно казачьего рода?! – благодарно вспыхнул Вася.

– Из реестровых. Из самых пригодных к службе. – Диафант начертил палочкою солнце. – Никому не светило так ласково, как Розумам. Бывают люди великого ума, великих доблестей воинских, царями родятся, но такие счастливцы, как Розумы, – у Бога на счет. Светлейший князь Меншиков в рубашке родился, но кончил плохо. Орловы да Потемкин? – баловни постыдной страсти. Счастье Алексея Григорьевича никакою подлостью не затмевалось – в законном браке состоял с императрицей Елизавет Петровной. В наитайнейшем, но устроенном ради страха Божьего и любви… Господь всему потомству Розума даровал гений счастья. Терпи, казак! Твой час придет. А уж любить тебя будут бабы-то себя не помня.

– Как Нюшка своего Прошку?

Дворовая девка Нюшка топиться в Судость бегала от любви, три раза кидалась, и все мелко. Диафант смеялся до слез:

– Уморил старика!

Отер белоснежным платком глаза, лоб, достал табакерку с вензелями Кирилла Григорьевича, заправил ноздри.

Оба затаились. Ждали.

Оглушительный чих смел с куста стайку воробьев. Вася глядел на Диафанта с восторгом.

– Изрядно! – согласился Диафант. – Воистину Розумы у Бога, как Адам и Ева до грехопадения.

У Васи сердце перестало биться:

– Диафант, голубчик, расскажи о счастье рода Розумов.

Диафант глянул на отрока – как тетива, все жилочки натянуты. С такой открытою душой – пощады в свете не будет.

– В парк пошли, под сень дерев, – согласился Диафант. – В тот храм, где щастие живет, тебя достоинство ведет.

– Гей! Що то за голова, що то за розум! – кричал в шинке пьяный казак, хозяин хутора Лемешки. Из реестровых. Реестр – казацкое счастье. Из миллиона тысяч сорок-шестьдесят брали в службу.

Сей присказке, отдающей огненной горилкой, обязан род казака Григория прозвищем – Розумы.

Казацкий дом для дюжих казачьих плеч тяжеловат, на белых ручках держится, белые шеи казачек не ломит, не гнет. Да и велик ли спрос с казака? Всякий из них названый брат гуляй-ветру. Потому-то, знать, в хате Розума на сволоке потолка, на матице – выжжена была такая памятка: «Благословением Бога Отца, поспешанием Сына, содействием Святого Духа создася дом сей рабы Божией Натальи Розумихи. Року 1711 майя 5 дня».

Отец Демёшка, муж Гришка, сама – Наталья Демьяновна.

Шестерых деток родила. Трех сыновей – Данилу, Алексея, Кириллу, и трех дочерей – Агафью, Анну, Веру.

Летела птичка по небу, уронила каплю – Алешке на макушку. Господь пометил.

Пастуший рожок – солнцу дружок. Заиграет Алеша в немудреную дуду – тотчас солнце очнется от ночной дремы, и вот оно – румяное, светлоокое. Весь румянец, весь свет – Алеше.

Волы, коровы, овечки с козами траву щиплют, а пастушок стоит, поглядывает окрест – вот и вытянулся, как тополек. Так бы и прошла жизнь в изумрудных поймах, на просторе, но Алеша не токмо солнце выводил по небесам погулять, не токмо с тополями станом соперничал, он еще и жаворонкам не давал покоя. Те петь, и он петь! Те, натужась, – выше да выше, а его верхам – у соловья занимать не надо. Настигнет жаворонка, обдаст серебро золотом и в такие кинется выси – до самого Вырия – рая птичьего – достанет.

Дьячок из Чемер души не чаял в Алеше. Сам приходил за ним – звать на праздники. Алешин голос был лучшим украшением храма.

Где пение, там и чтение. Потянуло Алешу к мудрости книжной. Дьячок буквы показал, научил в слова складывать. Да, знать, Святое Писание лемешкинского черта под ребро поддело. Алеша-то вместо рожка стал книжку брать в луга. И что же там вышло? То ли за недоглядом потравил хлеб, то ли не увидал волка, стащившего ягню, но вернее всего, для матерого Розума генеральный писарь был за сатану, а ученое бурсацкое племя – хуже бесов. Высек батька умника-сына, отучая от пристрастия глаза книжками портить. И еще раз высек. В третий раз застал за чтением – с топором погнался. Обежали хату, а ярость на башке Розума пламенем. Кинулся Алеша под ворота. Слава богу, не застрял. Метнул отец топор, да с такою силой – лезвие по обух ушло в доску. Не вернулся Алексей домой, у дьячка в Чемерах жил.

Вроде бы какое же тут счастье? – изгнанник. Но у судьбы свои резоны.

Счастье человеческое не сеяно, не сажено, а расцветет – всем видно.

Двадцать лет с годом было Алеше Розуму. Стоял январь на дворе.

Зимой всех дел – пряжу пряди да топи печь теплей. На печи дрема сладкая.

Пустила Розумиха веретено, а оно петь, а кошка мур да мур, и приснилось Наталье Демьяновне в тонком сне преудивительное.

На сволоке, ближе к образам, солнце явилось, а на другом конце, у двери – месяц. Глянула на потолок – Боже Правый – россыпь звездная. Все небо – в гости! Пробудилась Наталья Демьяновна – радости, как в невестах.

Ходит по хате, а сама воздух рукою пробует – счастье в хату пришло. В лицо дышит.

Насмешила сном соседушек. Но то было знамение роду Розумов.

На третий день, как сон-то приснился, – Наталья Демьяновна еще не перестала улыбаться, поглядывая на потолок хаты, – через Чемеры проезжал полковник Федор Степанович Вишневский. Возвращался из Венгрии, где покупал вина для погребов императрицы Анны Иоанновны.

На обедне услышал полковник пение молодого Розума, пожелал видеть. А увидевши писаного красавца, смекнул: казаку место в царском дворце.

В тот же день умчал Алешу в Петербург. Счастье, сидя с курями на куче навозной, не высидишь.