Виктор Смирнов - Колокол и держава

Чувствуя охлаждение мужа, Софья к месту и не к месту напоминала ему о своем царском происхождении, еще больше усиливая его раздражение. Безошибочным женским чутьем великая княгиня вдруг почувствовала соперницу. В последнее время муж слишком часто захаживал во дворец снохи Елены Стефановны. Молодая вдова после смерти мужа стала еще краше, печаль придала ей ту самую незащищенность, на которую так падки сильные мужчины. Снедаемая тревогой Софья обратила взор к Русской православной церкви, как к своей последней надежде. Но и тут было неладно.

Старец подмосковного Симонова монастыря Досифей привечал дорогих гостей. Два его знатных племянника Федор и Иван Волк Курицыны в кои-то веки сподобились навестить родича. Обиды на братьев старец не держал, ибо ведал, как высоко они ноне взлетели. Вот и теперь сразу дали понять, что приехали не просто так. Первым заговорил Федор:

– Мы, отче, к тебе с государевым делом. Митрополичья кафедра с весны вдовствует. Ты ведь хорошо знал покойного владыку Геронтия?

– Как не знать, – словоохотливо отозвался Досифей. – Он нашу обитель окормлял, покуда в митрополиты не вышел. И после к нам часто наведывался. Великого ума был человече.

– Ума, может, и великого, да только строптив был не в меру, – буркнул Иван Волк.

– Пора нового владыку ставить, – продолжал Федор.

– Пора, давно пора! – подхватил Досифей. – Безначалие худо, и многоначалие мало лучше. Вот только кого архиереи выберут? Честь великая, но и бремя тяжкое! Где такого мужа найти?

– Есть такой муж, и далеко искать не надо.

– Кто ж таков?

– Архимандрит вашего монастыря Зосима Брадатый!

– Охо-хо-хо! – залился старческим смешком Досифей. – Наш Зосимка? Да у него митра на голове не удержится, потому как пьет без просыпу. Голоусых иноков в келью к себе таскает. Срам! Глядя на него, и другие насельники бесчинствуют, не зря говорят: игумен – за чарку, братия – за ковши. Я вам хуже скажу: безбожник он!

– Будто бы! – поморщился Иван Волк.

– Сам слышал. Днесь напился как грецкая губка и говорит: думаю я, отцы мои, что нет ни Царствия Небесного, ни Второго пришествия, ни воскресения мертвых. Кто умер, тот умер; дотоле и был, пока жил на свете. Каково?!

– Мало ли что сбрехнешь по пьяному делу, – спокойно возразил Федор. – А что вино пьет, так еще Владимир равноапостольный говаривал: веселие Руси есть пити.

– От меня-то что надо? – напрямую спросил Досифей.

– Хотим, чтобы ты на Соборе Зосиму в лучшем виде представил. Тебя архиереи знают, твоему слову поверят.

– Нет, племяши, – решительно ответил Досифей. – Не возьму грех на душу.

– Послушай-ка, дядюшка! – Взгляд Федора стал жестким. – Мы ведь не сами от себя пришли. На то есть государева воля, а он, как тебе ведомо, первый покровитель вашей обители. Много чего вам дал, но может и назад забрать, ежели против него пойдете. А вы себе нового архимандрита выберете, трезвого да безгрешного, навроде тебя.

Досифей надолго замолчал. Потом нехотя буркнул:

– Ладно, быть по сему.

В конце сентября в столицу съехались архиереи Русской православной церкви, чтобы соборно избрать Митрополита Московского и всея Руси. Прибыли все, кроме Новгородского архиепископа Геннадия Гонзова. Загадочное отсутствие главного претендента на митру стало первой неожиданностью.

Ранним утром соборяне гуськом втянулись в Боровицкие врата, дивуясь величественному виду строящегося Кремля. Миновав белоснежный Успенский собор, подошли к пахнущей свежей известкой Большой Золотой палате. Поднявшись по высокому мраморному крыльцу, очутились в огромном зале. В большие витражные окна глядело осеннее солнце, даря людям прощальную ласку. В красном углу возвышался государев трон, ступенью ниже стояло кресло будущего митрополита.

Двери распахнулись, и в палату торжественно вступил великий князь, сопровождаемый молодыми рындами в атласных одеждах с топориками в руках – еще одна московская новина. За ним чинно вошли думские бояре, дьяки и воеводы, все в парадных шубах, невзирая на жару. В огромной палате сразу стало тесно и душно. Неслышно отворилось малое оконце, расположенное под самым потолком. Там, из тайной комнатки, зорко наблюдала за происходящим великая княгиня Софья.

Начали с общей молитвы. Помянув усопшего Геронтия, приступили к выборам. По знаку государя старец Симонова монастыря Досифей предложил в митрополиты архимандрита Зосиму Брадатого. Скромно потупясь, встал невысокий монах с одутловатым лицом, внушительным брюшком и реденькой, словно в насмешку над прозвищем, бородкой. Архиереи зашептались, не скрывая недоумения. О Зосиме знали лишь то, что он принял постриг совсем недавно, а до этого служил в государевой канцелярии.

Воспользовавшись короткой паузой, великий князь трижды стукнул посохом в пол и объявил о поставлении Зосимы Брадатого новым Митрополитом Московским и всея Руси. Ошарашенные архиереи молча наблюдали за тем, как великий князь возлагает украшенную бриллиантами и самоцветами митру на голову Зосимы. А под сводами палаты уже звучал голос новопоставленного митрополита, велеречиво благодарившего государя за оказанную честь. Завершая свою речь, Зосима возгласил:

– Бысть Москве новым Римом, а тебе, государь, – новым императором Константином, заступником всего православного мира! Ты един под небесем христианский царь, именуешись во всей вселенной, во всех христианах. Аминь!

Многозначительно переглянулись братья Курицыны. Они рассчитывали на то, что поднятый ими с самого низу, обремененный пороками Зосима будет делать и говорить только то, что ему прикажут, а он оказался хитрее. Точно угадал тайное желание государя встать в челе православного мира, к тому же удачно ввернул непривычный еще на Москве титул царя. Ловок, бестия!

По завершении собора Зосима пригласил архиереев на братскую трапезу. Готовясь к своему первому выходу, перемерил в ризнице все одеяния, доставшиеся ему от предшественников, придирчиво выбирал клобук, посох и панагию, тщательно расчесал власы и бородку, умастился благовониями. Закончив приготовления, долго гляделся в большое венецианское зеркало, все еще не веря случившемуся.

Давно ли подьячий Афоня Брадатых корпел над скучными бумагами, не подозревая, какой головокружительный поворот готовит ему судьба! А началось все с исповеди. Звали того священника отец Алексей, и был он протопопом Успенского собора. Обыкновенно Афанасий каялся только в малых винах перед Господом, а тут под ласково-проницательным взором исповедника вдруг вывалил все свои тайные грехи и пороки. Признался, что не в силах побороть в себе тягу к смазливым вьюношам, оттого и не обзавелся семьей. И хотя содомским грехом на Москве особо не удивишь, дорога наверх по служебной лестнице была закрыта, а другие подьячие зло над ним глумились. С горя Афанасий стал пить, но самое страшное – он перестал верить в Бога!