Виктор Иутин - Кровавый скипетр

– Люди! Москвичи! Слушайте! Обещаю, что все, кого вы проклинаете, получат по заслугам! И я стану для вас царем! Вместе мы построим новую Москву! Вместе избавимся от татар, угрожающим нашим землям! Не время сейчас грабить и убивать! В единстве наша сила! В любви друг к другу и к Богу!

Предводитель, видя, как млеет толпа от сладостных слов государя, хотел было возмутиться, напомнить, для чего они все сюда шли, но побоялся.

Бунтовщики опускали оружие, крестились и падали перед царем на колени. Иоанн со слезами на глазах глядел на них, высоко вздымалась его грудь от волнения. Адашев улыбнулся государю.

Архип был из тех, кто не преклонил колена. Он глядел на государя, и перед взором его встал далекий день, когда Иоанн насиловал сестру Архипа на его глазах. Вспомнил, как потом она, обесчещенная, хотела наложить на себя руки. Отец сетовал, что отныне она никому не нужна и хотел отправить ее в монастырь. И теперь оба они обратились в прах в страшном огне пожара, задохнувшись во сне от угарного дыма…

– Нам Москву нужно из пепла подымать! – крикнул царь твердым голосом. – Так будем же едины! Возвращайтесь обратно к своим семьям, к своим погоревшим дворам – и стройте! Поможем, чем угодно. И пусть Господь нам поможет…

Архип надеялся заглянуть ему в глаза, надеялся, что государь вспомнит его, и Архип, потерявший все, был готов убить Иоанна. Царь на какое-то время задержался взглядом на Архипе, коего, перемазанного сажей и кровью, вряд ли можно было узнать, но государь узнал его взгляд – это было видно по его внезапно вытянувшемуся лицу. Он узнал тяжелый, пристальный взгляд того мальчика, вышедшего защищать свою сестру с вилами в руках. И царь не выдержал этого взгляда, тронул коня, увлекая за собой остальных всадников.

Когда вошел Иоанн в Москву, огонь уже угас. Неимоверный запах гари стоял над пепелищем. Обугленные кучи вместо домов, черные от копоти стены Кремля и соборов. Всюду трупы, обугленные, превратившиеся в прах. Более полутора тысяч жизней унес огонь в те дни! Плач и стенания над Москвой. Такой Иоанн увидел свою столицу, осознавая, что виной всему он. Уничтожение города огнем не что иное, как Божья кара. Пропустив через себя все то, что он увидел, Иоанн закрыл лицо и заплакал.

В это время с почерневшего неба полился дождь, омывая обугленную землю. Первым делом Иоанн ринулся на Соборную площадь, узрев, что белоснежные соборы и храмы, выстроенные дедом, значительно пострадали от огня, стояли черные, выгоревшие снаружи. Внутрь огонь так и не проник, но все равно требовалось восстанавливать все заново. Сильно пострадали верха Успенского собора. Царь тут же послал узнать, не пострадали ли там гробницы священнослужителей, к счастью, и они уцелели, кроме того, что почернела серебряная рака святителя Петра – первого митрополита Московского. Вскинув голову, царь долго глядел на страшный вид собора и сказал Адашеву, будто невзначай:

– Надо бы закрыть купола медными листами… с золотом…Гробницу Петра… тоже в золото…

А за городом Петр Шуйский собрал некоторых схваченных зачинщиков восстания, среди которых был и упомянутый ранее великан. Бунтовщики, уйдя от государя, думали, что простил он их. Но едва они подошли к Москве – отряд пищальников встретил их шквальным огнем. Всадники бросились хватать их, дабы предать казни как изменников. Несмотря на безумный страх перед смертью, не выдал тот богатырь тех, кто велел ему возглавить толпу бунтовщиков – Захарьина, Челяднина, Темкина и Скопина. А ведь мог бы, и кто знает, куда бы повернула наша история, сделай он это… Безвестный богатырь и еще десяток бунтарей были казнены в тот же день.

Архип избежал казни, чудом отбившись от возвращающейся в Москву толпы. Когда все закончилось, волнующие мысли отхлынули, пришло осознание, и он наконец разрыдался. Плач вырвался из него одновременно со слезами, брызнувшими из глаз. Так и стоял он у сгоревшего дома своего, стиснув зубы и зажмурив глаза. Тут, прямо под этой грудой пепла, покоятся останки его родных, наверняка обратившиеся в прах.

Казалось, их смерть возродила в нем что-то новое, сильное, вдруг появилось желание биться до последнего – с жизнью, с самой судьбой, так жестоко обошедшейся с ним. И однажды вновь встретиться с государем… Взяв на руки щенка, Архип, босой, без одежды и еды, ушел из города. Наклонившись к скулящему щенку, проговорил он:

– Не будет нам счастья в Москве. Все я потерял – и дом, и семью. Пойдем в Новгород, там все иначе, тятя говорил. И люди другие. И…

В ответ щенок жалобно затявкал.

– Ну, не горюй! Доберемся! Добрые люди помогут! Даст Бог – будем в Новгороде. А если нет – так надо было бы сгореть в этом пожаре вместе с остальными…

С рассветом ушел он, навсегда оставив Москву.

Осенью младший брат царя, слабоумный угличский князь Юрий, женился на дочери боярина Палецкого. Подле царевича был его советник Федор Скопин – сдержал свое слово Григорий Захарьин! [19] После смерти Василия III князь Юрий Васильевич получил от отца княжество Углич, в котором жил с раннего детства. Ф.И. Скопин-Шуйский в итоге стал советником слабоумного князя, но реальная власть в княжестве принадлежала боярину Д.Ф. Палецкому, на дочери которого в 1547 г. женился Юрий Васильевич. С невестой в покоях перед свадьбой Ульяна Захарьина, теща государя, жена Даниила, царского шурина и… жена Алексея Адашева, ставшего ближайшим советником Иоанна. Помимо прочего его отец получил чин окольничего, что означало одно – Захарьины и Адашевы с равной быстротой набирали силу при дворе.

Царь, прибывший с супругой Анастасией, с подозрением заметил, что на свадьбе не было Михаила Глинского, родного дяди жениха. Подозрения его оправдались – вскоре подошел Адашев и что-то шепнул Иоанну на ухо. Тут же улыбка сошла с его лица, между бровями образовались две складки. Плохую весть донесли государю…

Все еще опасавшийся расправы, вместе со своим другом и соратником, псковским наместником Иваном Ивановичем Пронским, уходил к литовской границе дядя царя Михаил Глинский. И вот вдвоем они шли короткими дорогами, надеясь в скором времени пройти заставу.

– Псковичи на меня также зуб точат! А что? Нет больше Юрия, брата твоего, который мне дал в кормление этот город! Кто меня защитит? С тобою в Литву уйду! Целее будем! – говорил Пронский, нервно смеясь.

– Мать моя, старуха, совсем обезумела, сказала, в Литву не сунется. Внука не хочет оставлять! Что этот внук сделал, чтобы свою семью защитить? А теперь, если схватят – так вообще голову сымет, – говорил Глинский. – Да и негде нам в Москве жить теперь! Все пожгли, растащили, собаки!

Беглецы были настолько увлечены разговором, что позабыли об осторожности, и не сразу заметили группу всадников, наблюдавших за ними издалека. Их главой был Петр Шуйский. Довольная ухмылка скривила его рот – как не отомстить Глинским, когда представилась такая возможность! Молча указав вперед плетью, пустил князь своих всадников за беглецами.