Виктор Иутин - Кровавый скипетр

Долго еще шли татары, начали подходить к другой деревне, но внезапно что-то заставило их отступить. Наперерез им неслись русские всадники, постепенно окружая татар. И надеялась Белянка, что настигнут ее похитителя, освободят девочку вместе с другими детьми, со страхом прятавшимися в глубокой корзине. И вот уже два русских всадника были рядом, с обеих сторон зажимали несущегося прочь татарина, но он, выхватив лук, молниеносно выпустил две стрелы – и русичи, вскинув руки, упали в снег. Татарин же умчался дальше вместе с отступающим отрядом.

Со стороны русских выехал мощный, видный воевода со своим полком. Это был сам Александр Горбатый-Шуйский, а рядом с ним костромской наместник Захарий Яковлев. Хмуро глядя на отступающих татар, сказал воевода всадникам:

– Скачите за ними, гоните за самую Волгу! Сможете – отбивайте пленных! Режьте их безжалостно, иначе эта проклятая война не закончится…

Иоанн в марте со всем войском вернулся в Москву. Тут же отправился он в Троице-Сергиеву обитель. Когда приближались к монастырю, Иоанн с удовлетворением отметил, что почти достроена высокая белокаменная стена вокруг монастыря, обещали к следующему году завершить работы. Так он решил придать любимой обители вид крепости, дабы оградить его от возможного захвата неприятелем. Монастырь не раз сгорал, заново отстраиваясь, подобно Москве. Иоанн значительно расширил территорию обители, дабы можно было возводить там новые и новые постройки.

Царь и его свита, шагающие по бархатному ковру с молитвами и иконами, были одеты в сверкающие на мартовском солнце одежды, причем платье государя было таким тяжелым, что Адашев и Данила Захарьин поддерживали Иоанна за руки. Толпа собралась окрест, было только и слышно:

– Государь! Государь! Заступник ты наш!

Падали, молились, плача, лезли – ратники прочной стеной сдерживали натиск.

Из толпы, собравшейся у монастыря, Иоанн увидел старика, неистово рвущегося к нему:

– Государь! Государь! Дайте слово, государь!

– Что там? – спросил Иоанн у Адашева.

– Холоп просит разрешения говорить с тобой, государь.

– Приведите его.

Иоанн остановился в ожидании. И вот дети боярские вытащили из толпы тощего старика и подвели к царю. Упав на колени, старик прищурился, чтобы лучше видеть Иоанна. Воздев руки к небесам, старик сказал:

– Хвала Господу, что позволил тебе услышать меня!

– Кто ты? – спросил Иоанн. Старик низко поклонился:

– Я Тимофей, старый слуга покойного князя Андрея Михайловича Шуйского.

Как только прозвучало это имя, глаза Иоанна почернели и вспыхнули.

– Не вели казнить, великий государь. Когда погиб князь, увез я его единственного сына в Белоозеро. Там жили все эти годы, хлеб сеяли, землю пахали. Вырос княжич, и молю тебя, государь, прости ты его за грехи покойного отца и возьми на службу к себе.

Снова уткнувшись лицом в землю, Тимофей вытер выступившие слезы:

– Будет Иван Андреевич твоим преданным слугой, таким, каких не будет у тебя больше! Я воспитал в нем любовь к государю, Богу и Родине. А ежели продаст он тебя, так можешь плевать на мою могилу и всякому прикажи это сделать! А жить буду – казнишь меня, как последнего преступника! Уж лучше я умру и не буду видеть этого!

Помолчав немного, Иоанн проговорил:

– Будь по-твоему, старик. Пущай служит сыном боярским. А ежели отступит он от веры и меня самого – не сносить вам обоим головы!

– Великий государь! – Тимофей бросился к ногам царя, но люди Адашева схватили старика под руки и уволокли к толпе. Но и там он продолжал кричать:

– Ты – величайший и мудрейший из царей! Благодарю, царь-батюшка!

Из толпы на него смотрел юноша – Иван, сын растерзанного псарями Андрея Шуйского. Он видел, как государь, убийца отца его, окруженный охраной и свитой, входит в монастырь. Видел, как швырнули дети боярские Тимофея в толпу. Но осчастливленный старик бросился к своему воспитаннику со слезами на глазах.

– Ваня! Он простил тебя! Слышишь? Господи! Он простил!

Царь же, стоя у гробницы святого Сергия, говорил тихо, опустив голову:

– Я стал праведным и справедливым царем! Я взял власть в свои руки, как ты хотел. Почему ты не принес мне победу? Почему не дал покорить этот бусурманский город? Почему? Что я должен еще сделать?

Все думали, что государь молится. Но он раздраженно говорил с Богом и своим небесным покровителем, словно ожидая услышать хоть какой-то ответ, увидеть знак. С полотна, что висело над гробом святого, строго и твердо глядел на Иоанна суровый лик Сергия…

Видимо, не время! Не время…

В конце холодного февраля 1551 года в Москву на великий церковный собор по зову митрополита и государя начали приезжать игумены, архимандриты, и вскоре на митрополичьем дворе было не протолкнуться. Гомонили, обсуждали последние свершения государевы, мыслили – какие и Церковь ждут изменения?

Откинувшись в креслице и подперев рукой подбородок, Иоанн, сидя за письменным столом в своих покоях, думал о том, что никогда еще держава не была настолько подготовлена к походу. Желаемые всеми перемены наступили, уже много сделано, продолжает делаться. Лешка Адашев и Сильвестр в том помогают. Их настояниями был созван первый за всю историю Земский собор, в котором участвовали все – от бояр и купцов до посадских и крестьян – лишь общими усилиями можно было создать общество, в котором будет хорошо всем.

И вышел в тот светлый день государь к народу, узрели люди его. А позади него все те же – митрополит, Адашев, Сильвестр. И говорит при всем народе государь, к митрополиту обращаясь:

– Знаешь ты, владыко, как расхищали мою казну бояре, а я был глух и нем из-за малолетства…

Государь в царском облачении стоял на Лобном месте, горели глаза его, и молчала площадь, как никогда не молчала. И среди этой толпы стояли и смотрели на него те, в чьих жилах течет кровь Рюрика и Гедимина. Голос царя мощен, но не хватало сил его широкой груди, он задыхался. Крик превращался в хрип.

– И что же теперь? Лихоимцы и хищники, судьи неправедные, какой дадите вы ответ за те слезы и кровь, которые пролились из-за ваших деяний? Узрите меня, услышьте! Я чист от крови! Но вы! Вы! Ждите заслуженного воздаяния!

Иоанн замолчал и обвел глазами площадь. Как сверкало на солнце его золотое платно! Сжав кулаки, царь продолжил уже более тихо:

– Но я не стану вам мстить. Ответите перед Господом на Страшном суде. Забудем обиды! Я есть защитник народа русского от неправедности сильных мира сего!

Плакали люди на площади. Иоанн, смахнув выступившую слезу, обернулся к Макарию, стоявшему подле представителей духовенства, о чем-то тихо сказал ему. Из окна дворца на своего мужа глядела Анастасия – смиренная и тихая красавица. Ее глаза тоже блестели от слез, от счастливой улыбки на щеках образовались две милые ямочки. Она была счастлива. Был счастлив и народ на площади…