Виктор Иутин - Кровавый скипетр

– Пусть учится! У него дело ответственное, не меньше твоего – земли Нагорные от Казани Москве отводить! – Алексей не оценил насмешки отца. – И боев там не предвидится. Так что цела будет его голова!

Ужин кончился, и пока холопки убирали со стола, Федор Григорьевич вышел с сыном на крыльцо. Они стояли, накинув на плечи ферязи, дышали прохладным вечерним воздухом, пахнущим свежестью и травами. Было тихо и безмятежно.

– Долго еще от Настасьи шарахаться будешь? – сказал сразу и строго отец.

– Честью, коею она удостоилась, будучи рядом с невестой государева брата на свадьбе их, она мне обязана, так что ей не по нраву? – пожал плечами Алексей.

– Что ей эта честь? Брат твой Данилка женился сразу после тебя, сын их уже ходить учится! На владениях своих терема построил, хозяйство ведет! И тоже, между прочим, служит исправно! А Настасья? Словно тень, живет тута! Так на что она нам, коли тебе не нужна?

– Сами женили, теперь недовольны еще! – проворчал Алексей и пнул сапогом лежащий в траве камушек.

– Мы думали, ты ее заберешь отсель да жить будешь с нею, детей плодить! А она живет под нашей опекой, мужа своего не видит! Так она и хозяйка дурная, мать тут ее воспитала под себя! А оно нам надо?

– Отправляй в монастырь! Что тебе сказать еще? Сам посуди – с тем, как часто я дома бываю, она там с тоски совсем помрет одна, коли отвезу ее в свои имения! Тут она хоть под каким-никаким надзором!

– Ты вот что, – хлопнул сына по плечу Федор Григорьевич, – пущай ребенка тебе родит! Коли бесплодна, я ее сам в монастырь отвезу! Девку погубишь, так и знай!

На том и закончился их жесткий разговор. Алексей, думая, что дома отдохнет после долгой и напряженной работы, вымотался здесь еще больше. Снова захотелось уехать, хоть и вовсе домой не возвращайся.

Настасья ждала в горнице, не спала. Алексей смерил ее взглядом и повелел:

– Раздеться помоги!

Покорно Настасья начала раздевать мужа, стоя пред ним в одной нижней рубашке, а Алексей смотрел на нее и ловил себя на мысли, что чужая она для него и нет к ней ничего, никакой тяги. Только если жалость. И даже запах жены отталкивал Алексея. С раздражением подумал, что от придворных холопок, с которыми он порой ублажал себя, пахнет лучше, чем от нее!

И уже когда легли и Настасья нерешительно гладила его плечо, сам набросился на нее, с трудом заставляя себя овладеть ею и…

– Не могу, – тяжело дыша, проговорил Алексей, сев на край ложа спиной к жене. Еще пару мгновений почувствовал тяжелый колкий взгляд за плечами, и Настасья, тяжело скрипнув периной, молча отвернулась.

– Отец твой уже косо глядит на меня. В монастырь отправит! – молвила, плача.

– Не отправит! Будет дитя, но не сейчас. Обещаю, будет!

Не верила ему Настасья. Да и сам он уже себе не верил.

Побережье реки Свияги. Казанское ханство

С треском и глухим скрипом вековая сосна грохнулась на землю, за ней еще одна. Не смолкали шорох и стук плотницких инструментов. Обрушенные сосны тут же распиливали, пни выкорчевывали вместе с корнями. По речке на плотах принимали деревянные заготовки для крепости, башен. Все они были изготовлены и собраны в Угличе, после чего сплавлялись по реке Свияге к назначенному месту. Несмотря на страшную жару, работа не прекращалась ни на минуту.

Воевода Александр Горбатый-Шуйский прибыл к строящейся крепости с войском. Довольно улыбнулся, увидев, что крепость уже почти собрана. Прошло всего три недели!

Воевода Семен Иванович Микулинский остался руководить строительством. Ему помогали еще некоторые бояре, в том числе Федор Григорьевич Адашев. Он, кажется, более всех изматывал себя, умудрялся за целый день ни присесть, ни отдохнуть – то там помогает рубить, то там руководит, то там уже посылает кого-то за лесом.

– Пришел с подмогой к тебе, Семен Иванович! – поприветствовал вышедшего к войску воеводу Горбатый-Шуйский. Вытерев рукавом струившийся по лицу пот, Микулинский устало кивнул.

Воины строили шалаши, чтобы передохнуть после долгой дороги. Воеводы же прошли в крепость, Микулинский, кряхтя, уселся на скамью, опершись рукой о деревянные козлы, на которых лежали доски.

– Слыхал я, Шах-Али снова на казанский трон хотят возвести? – спрашивал Семен Иванович. Шуйский хмыкнул:

– Ага. Только надолго ли? Ради мира с государем казанцы согласились признать Шах-Али царем своим, а прежнего царя своего, младенца Утямыш-Гирея, с его матерью Сююмбике должны отправить в Москву как пленников…

Тут поднялся всеобщий восторженный вопль – на четырех плотах к строящейся крепости привезли две разобранные башни.

– Какие новости хоть из Москвы? А то сколько уж я тут? Не слыхал давно ничего, – жаловался Микулинский. Горбатый-Шуйский, оглядываясь, начал рассказывать:

– Много всего произошло в Москве, Семен Иванович…

– Никак государь созрел? Никак к величию ведет державу нашу? Ох, дай ему, Господи, здоровья! Надеюсь, и мы тут не зря горбатимся без отдыха. Через неделю крепость готовой должна стоять! Эх! Ну ты, Александр Борисович, не отвлекайся, говори! Любо-дорого мне слушать про государя нашего!

– Любо-дорого, говоришь? Ну, слушай! Знаешь ли ты, что Земский собор созывал государь?

– Ну и что это такое? – с интересом слушал Микулинский. Горбатый-Шуйский продолжил, наклонившись к пожилому воеводе:

– Сейчас подле государя свое правительство собралось! Все государю подсказывают да говорят, как править! Митрополит, Адашев Лешка да протопоп Сильвестр! Еще Иван Мстиславский в круг государя вошел. Вот бояре теперь в думе слова-то и не имеют! Для государя только мнение этих вот важно! И надоумили они государя, чтобы народу помочь, нужно с этим народом беды и несчастья обсуждать! И приехали в Москву отовсюду все, кроме крепостных!

– Как это – все? – удивился Микулинский.

– Ну, от города, деревни приехало по одному человеку! И было таких – тьма! Вся площадь забита!

Помолчали. Микулинский почему-то тяжело уставился на работающего неподалеку Федора Адашева – вместе с мужиками он распиливал доски.

– Недоброе затевает круг государев! – голос Горбатого-Шуйского вернул Микулинского из его мыслей. – Пока не знаю, чем все преобразования государевы закончатся, но точно скажу – для нас ничем хорошим! На церковном соборе ограничили Церковь – где это видано? Ох, Семен Иванович, в переломное время живем! Тьфу!

– Ну, Александр Борисович, – кряхтя, поднялся со своего места Микулинский, – государю виднее, нас с тобой не спросит! Делай, что приказано – и дело с концом!

– Не спросит? Когда это без нас державой правили? Когда, скажи?

– Ежели так нужно, то любое государево решение надобно поддержать!

Горбатый-Шуйский с медленно вскипающей яростью взглянул в спину уходящему князю Микулинскому и сжал кулаки, на глазах едва не навернулись слезы от бессилия.