Виктор Иутин - Кровавый скипетр

Больше Сююмбике и ее сын никогда не вернутся в Казань. Но царь Иоанн сдержал слово, с почетом встретил бывшую царицу Казани и ее сына, поселил их во дворце и позволил иметь слуг. Утямыша же вскоре крестили именем Александр. Принять православие Сююмбике гордо отказалась, а согласием на крещение сына она, по сути, сохранила себе беззаботную и удобную жизнь при русском дворе…

Шах-Али и боярин Булгаков стояли вдвоем и глядели на растворяющиеся в речной дымке лодки.

– Не успел ты, великий хан, сесть на казанский трон, местные вельможи уже затевают заговор! – сказал вдруг Булгаков. – Вели князьям своим и людям их следить за коварными казанцами. Сегодня приняли, завтра уже продадут тебя.

Шах-Али кивнул, не отрывая взгляда от удаляющейся ладьи с золотым шатром.

– Мне скоро надобно ехать к государю. По условиям договора с казанцами нужно освободить всех русских пленников! – продолжал Булгаков.

– Я выполню все, что велел великий царь! – отвечал Шах-Али. – Я по-прежнему остаюсь его верным братом…

В тот же день были освобождены почти пятьдесят тысяч русских пленников. Славя Бога и своего царя, они, больные, слабые, раненые, слепые, старые и молодые, вышли на улицы Казани и стали покидать город. Была среди отпущенных рабов и Белянка.

Пленивший ее татарин распродал плененных детей уже на следующий день, как прибыл в Казань. Белянку взял к себе старый, грузный вельможа в полосатом халате, с бритой головой и длинными тонкими усами, спадавшими вниз. Она подносила ему еду и убиралась в спальне. С годами у Белянки отросли ее светлые густые волосы, проявилась фигура, все больше стала она походить на женщину. Бесстыдно глазевший на девушку старый татарин смущал ее, но никогда не трогал. Теперь он был вынужден отпустить пленницу.

За все эти годы Белянка так и не узнала о судьбе своих братьев, не знала, что происходит и в родной земле. Слышала лишь, что русские войска подходили к городу, молилась Богу, надеялась, что однажды воины православные войдут в Казань, освободят ее и всех страдающих в плену. Но свободу они получила при иных условиях.

Поначалу Белянка, как и все остальные, не верила в то, что за городом они не будут атакованы хитрыми татарами и вновь не станут пленниками, потому ноги сами шли очень быстро, а глаза так и искали, откуда выедут всадники. И вот они выехали, сердце забилось еще быстрее. Плен? Снова? И до конца жизни! Во второй раз так уже не повезет, обязательно возьмет в рабство тот, кто и бить будет, и насиловать. Среди идущей толпы назревала паника, но потом постепенно узнали они в этих всадниках своих, русских. Воины ехали поодаль от отпущенных рабов, сопровождали до безопасных мест.

Теплое чувство радости и свободы охватили Белянку. Она думала, что сгинет в плену, но Бог миловал. Снова, казалось, увидит родную землю, реки, березы, луга, лесные рощи и дубравы. А потом вспомнила, что ни родных, ни дома в Костромской земле уж нет. Куда идти? И теплое чувство радости мигом сменилось безысходностью, болью, Белянка заплакала, закрыв рот ладонью.

Девушка не знала, куда идти – просто шла за вереницей уходивших в русские земли бывших пленных. И внезапно увидела старика, так походившего на покойного Рябого! Глаза Белянки наполнились слезами еще больше, и она, подбежав к старику, схватила его за руку. Но нет, конечно, это был не он. Растерявшись, она смогла выдавить из себя лишь пару слов:

– Батюшка. Нет у меня никого. Возьми меня с собой!

Старик, оглянувшись, усмехнулся и сказал:

– Все мы дети Божьи. Не одна ты, дочка! А коли хочешь, так идем со мною в земли новгородские! Там церковь, в которой служил я до того, как в плен к казанцам попал! Сколько лет в цепях я был! Эх, избитая спина моя, дойти бы!

Шах-Али же вскоре устроил богатый пир. Столы трещали от обилия угощений на золотых блюдах, играли музыканты. Были приглашены все вельможи, эмиры и имамы Казани, от пестрых нарядов которых рябило в глазах. Шах-Али, сидевший во главе стола, так же богато одетый, ел сушеный виноград и весело глядел на своих гостей. Уже знал он, что многие из них, осуждая Шах-Али за освобождение русских рабов, составлявших большую часть среди других пленных, начали держать связь с ногаями, а также хотели убить самого Шах-Али и всех русских, которые пришли вместе с ним в Казань.

Когда пир был в самом разгаре, а гости достаточно охмелели, в столовую стройными рядами вошли русские ратники и воины Шах-Али. За ними закрылись все двери. Музыка стихла, гости замолчали в оцепенении. Улыбаясь, Шах-Али сказал:

– Вы, бесчестные змеи, не знаете верности. Вы предали меня два раза, убили двух ханов, а свою царицу бесстыдно отдали русскому царю в плен. Теперь снова вы плетете свои коварные заговоры за моей спиной, хотите смерти моей. Вы привыкли проливать кровь своих правителей, но сегодня прольется ваша!

Как только он это сказал, ратники и князья Шах-Али налетели на вельмож, сидевших за столом и принялись резать их, словно баранов. Вытаскивали их из-под столов и добивали на полу. Вскоре вся столовая была залита кровью. Сам Шах-Али сидел, улыбаясь, продолжал пировать.

– Недолго тебе царствовать бесчестный Шах-Али! Скоро снова тебя прогонят к русскому царю, которому ты продался! – крикнул старый, грузный вельможа в полосатом халате, с бритой головой и длинными тонкими усами, перед тем как его пронзили кинжалами. Когда в столовой больше не осталось тех, кого хотел убить Шах-Али, ратники и князья его выбежали из дворца и убивали врагов своего хана на улицах и во дворах. Больше семидесяти человек были убиты в тот вечер. Казанцы, пораженные неслыханной жестокостью, не смели вымолвить и слова.

Но Шах-Али не удалось истребить всех своих врагов, и вскоре ставленник Иоанна снова был в опасности. Назревал бунт…

1552 год. Москва

– Все сделали, как ты велел, государь! Но снова предал тебя народ нечестивый! – кланялся Иоанну гонец от воеводы Семена Микулинского. – Не удалось Шах-Али у престола удержаться, бежал он в Свияжск из Казани, опасаясь расправы! Готовы были казанцы принять князя Семена Ивановича наместником, как ты велел, чтобы поддержать мир с тобой, но кто-то разжег в Казани ненависть к подданным твоим, и не пустили князя Микулинского в город, пушки выставили.

Иоанн, откинувшись в высоком резном кресле, подперев подбородок левой рукой, правой поглаживал подлокотник, пронзая гонца глазами. Позади него, словно тени, стояли Адашев, Данила Захарьин и недавно приближенный к государю его родственник Иван Мстиславский. Гонец из Свияжска же стоял на коленях перед царским креслом, опершись руками в пол. От него сильно пахло п о том – человеческим и лошадиным.

– Продолжай, – велел царь. Гонец, прикрыв веки, продолжил: