Виктор Иутин - Кровавый скипетр

– Клянусь, государь, по своей воле явился к тебе, в надежде на твою великую милость! Пусть каждый плюнет на могилу отца моего, ежели я лгу тебе!

– Хорошо. И что же ты можешь рассказать о Казани?

– Многое, государь! – обезумевшими глазами уставившись на царя, прошептал Камай-мурза. – Все жители города взялись за оружие, ждут тебя и войско твое, а муллы, по приказу Ядыгара, с каждым днем все больше и больше разжигают ненависть к тебе! Сейчас они сильны и не отступят! Скорее умрут, чем сдадутся!

– И много войска в городе?

– Много их, много! Более тридцати тысяч! Еще три тысячи ногайцев! И все население казанское! Ой, великая кровь будет, великая!

– А достаточно ли в городе припасов?

– Достаточно, чтобы больше года сидеть в окружении, государь! Забыл еще об одном! В Арском лесу, что за городом, стоит большой отряд хана Япанча, который с каждым днем берет в свои ряды все больше мирных жителей из окрестных деревень! Они хотят ударить тебе в спину, как только ты начнешь осаждать город, великий государь!

Выслушав мурзу, Иоанн вопросительно взглянул на Адашева и Мстиславского.

– С нами молитвы митрополита нашего и сам Господь, – отвечал Адашев.

– Пора начинать осаду, – добавил Мстиславский. После недолгой паузы Иоанн решительно ответил:

– Созывайте военный совет!

Двадцать третьего августа войско выстроилось на лугу у реки Булак. Поднявшийся ветер носил песчаные тучи над взволнованно рябившей гладью воды. Птицы и животные, словно предчувствуя что-то, старались скорее покинуть это место.

Здесь, на берегу реки был установлен царский стяг с изображением Спаса Нерукотворного. Когда-то это знамя было при Дмитрии Донском в Куликовской битве. И теперь, спустя полтора столетия, строгий взгляд Спасителя снова был обращен к русскому воинству. С замиранием сердца воины смотрели на развевающееся полотно.

Началась молитва, священнослужители пели. Архимандрит, громогласно повторяя: «Во имя Отца и Сына и Духа Святого», кропил святой водой крестящихся воинов. Когда подошла очередь государя, он не открыл глаз, молитва не сходила с его губ. Осторожно архимандрит окропил его и перекрестил.

Непонятные чувства переполняли душу Архипа. Спас над войском, церковное пение, бушующий ветер, беззаботно снующие в камышах цапли – все перемешалось, ноги вдруг ослабли, и Архип оперся на рогатину. Оглянувшись, он подумал о том, что для многих, наверное, не будет больше таких походов, возвращения домой – не будет вообще ничего! Сколько их, православных, ляжет в Казанской земле? Может, и он сам. С тоской подумал о Белянке, Кузьме. Разве можно допустить то, что он их больше не увидит, не обнимет? Как же быть тогда?

Молитвы и пение внезапно оборвались, и над сто пятидесятитысячным войском воцарилась тишина – лишь шумел ветер, громко шелестела на ветру ткань стяга. Выступил Иоанн, облаченный в сверкающие доспехи. Он обвел глазами войско и крикнул:

– Это есть священный поход православного войска! По Божьей воле выполняем мы это великое действо! И каждый из вас должен быть готов пожертвовать собой во имя нашей победы! За святую Церковь, за святую веру православную каждый из вас должен быть готов отдать жизнь! И потомки наши этого не забудут! Скажут: «Это они, православные воины русские, разбили ханство, терзающее веками землю нашу многострадальную!» Ежели жив останусь, так буду жаловать и награждать всех тех, кто доживет до победы! Не будут забыты и семьи павших!

Тут голос его сорвался, на лбу выступила испарина. В глазах многих воинов стояли слезы, воодушевленно смотрели они на своего повелителя.

Иоанн, стиснув зубы, вскинул голову и взглянул в глаза изображенного на стяге Спаса. Тем временем ему подвели белого аргамака с богатым седлом и драгоценной сбруей. Не сводя со знамени взгляд, вскочил царь в седло и произнес:

– Владыко! О твоем имени движемся! – и перекрестился.

– Вперед! Вперед! – тут же закричали воеводы и повели полки к назначенным на совете позициям.

Полк Правой руки Курбского и Щенятева, обойдя город с западной стороны, переправились через реку Казанку и заняли болотистую равнину с севера у Муралеевых ворот, готовые там встретить возможные атаки черемис с тыла. Именно на их стороне в городе стоял ханский двор, защищенный каменной стеной, и татары здесь обильно обстреливали полк пищалями и стрелами.

– Потрепали меня уже, – сказал себе Курбский, глядя на позолоченные купола дворца, – не дотянутся.

И в этот миг пехотинцы, идущие около него, повалились в траву. Не сразу заметил князь, как и его коня поразили две стрелы – они воткнулись ему в круп. Курбский, едва не выброшенный из седла, с трудом успокоил животное. Когда подходили к реке, он оглянулся. По пути в траве виднелись тела – дорожка из трупов, тянущаяся вдаль.

– Растянуться вдоль побережья! Укрепляемся! – командовал Щенятев уже на другом берегу реки. Торопливо и взволнованно промокшие пехотинцы занимали позиции, пригнувшись, не сводя глаз с городских стен Казани и возвышающихся над ними полумесяцев мечетей и дворцов.

Курбский тем временем отдавал приказы коннице, которая должна была прикрывать пехоту со стороны возможного нападения других противников. Оглядываясь, размышлял Щенятев, нахмурившись: «По очереди коли атаки будут – выстоим, даст Бог. А если с двух сторон, то сложим тут свои головы все…Никакое подкрепление дойти не успеет, переправа тяжелая…»

Так полк оказался в самом опасном участке, отрезанный от остального войска.

Северо-западную сторону, напротив Аталыковых ворот занял Сторожевой полк Семена Шереметева и Василия Серебряного. Он протянулся по берегу Казанки вплоть до Муралеевых ворот. Они видели, как на противоположном берегу сосредотачивался полк Курбского и Щенятева.

Полк Левой руки Дмитрия Микулинского и Плещеева встал на юго-западной стороне, готовый к атаке на Крымские ворота. Именно позади этого полка укрепился Государев полк с резервами. Стоя на небольшом возвышении возле своего шатра, Иоанн наблюдал, как расходится вокруг города его войско.

Ертаулы под командованием воевод Троекурова и Пронского-Шемякина двинулись вдоль городских стен, налаживая пути для наступающих полков. Они построили мосты через Булак, хотели идти дальше, но неожиданно через открывшиеся городские ворота вышел большой отряд татарской конницы числом более пяти тысяч. Их нестройный марш замыкала десятитысячная толпа пехоты.

– Братцы, конница прямо на нас! Держись! – доносилось со всех сторон. Полк дрогнул, потому первые ряды были просто сметены конницей. Врезаясь, татары нещадно рубили стрельцов саблями, затем отступали и, носясь вокруг полка, поливали его градом стрел. Подоспевающая татарская пехота бежала уже по ковру из трупов, готовясь окончательно смять полк, но встретили вдруг упорное сопротивление. Завязался жаркий, неравный бой.