Виктор Иутин - Кровавый скипетр

– Благодарю тебя, Господи! Благодарю!

Вдали показался Владимир Старицкий в сопровождении Шаха-Али.

– Поздравляю с победой, брат! Свершилось! – воскликнул Владимир Старицкий и, обняв Иоанна, расцеловал его в обе щеки. Вскоре все воеводы, дворяне, в том числе Шах-Али, не принимавший участия в штурме, но потерявший почти всех своих людей, собрались возле Иоанна. Войско в звенящей тишине выстроилось перед ними. Сидя на белом коне, сверкая доспехами, Иоанн прокричал:

– Воины мужественные! Бояре, воеводы! В сей знаменитый день, страдая за имя Божие, за веру, отечество и Царя, вы приобрели славу неслыханную в наше время. Никто не оказывал такой храбрости; никто не одерживал такой победы! Вы новые Македоняне, достойные потомки витязей, которые с великим князем Димитрием сокрушили Мамая! Чем могу воздать вам?

Город и поле молчали. Лишь ветер трепал волосы и бороды мертвых, лежавших всюду. Иоанн взглянул на погибших и сказал уже тише:

– Любезнейшие сыны России там, на поле чести лежащие! Вы уже сияете в венцах Небесных вместе с первыми мучениками Христианства. Се дело Божие, наше есть славить вас во веки веков, вписать имена ваши на хартии Священной для поминовения в Соборной Апостольской церкви.

Затем он снова взглянул на выстроившееся войско и проговорил громко:

– А вы, своею кровию обагренные, но еще живые для нашей любви и признательности! Все храбрые, коих вижу пред собою! Внимайте и верьте моему обету любить и жаловать вас до конца дней моих…Теперь успокойтесь, победители!

В ответ войско взорвалось радостными криками, кто-то падал на колени, кто-то плакал, кто-то молился, кто-то бросался на шею товарищам.

Князь Горбатый, глядя на торжествующего Иоанна, сказал с улыбкой князю Микулинскому:

– Поздравляю с нашей победой, князь.

Микулинский устало улыбнулся и отвел взор.

Вскоре ханские вельможи во главе с самим Ядыгаром пришли к Иоанну с богатыми дарами, преклонили перед ним колена в знак покорности. Позже все они примут православие и станут верно служить московском царю, нещадно усмиряя бунтующие после татарские народы…

– Данила! – обратился к Захарьину царь. – Езжай в Москву, неси добрую весть о победе над Казанью! Пусть готовятся к приезду нашему!

Вскоре собрался последний военный совет, на котором Иоанн благодарил всех воевод за верность и отвагу и желал услышать их мысли о дальнейших действиях.

– Государь, – говорил Щенятев, – неспокойно сейчас в этих краях. Не все еще признали власть твою! Надобно, государь, остаться здесь и далее, до полного усмирения горных народов!

Его поддержали и другие воеводы. Но Иоанн не мог более тут оставаться. Ждали дела и… Анастасия! Скоро она должна родить… Нельзя оставлять ее! Как соскучился он по ее запаху, ее телу, ее волосам…

Два дня хоронили погибших. Русских ратников погребали на берегу реки Казанки в большой братской могиле. Тела укладывали друг на друга, игумен Иоаким читал заупокойную молитву, окропляя мертвых святой водой.

Войско стояло перед вырытой могилой – многие из них потеряли однополчан, друзей, родственников. Стоял и Архип. Он заметил многих своих знакомцев среди мертвых, большей частью тех, кто в последнюю ночь сидел с ним у костра. Архип вглядывался в залитые кровью, изуродованные тела, словно искал кого-то. И нашел.

Добрыню несли в яму два стрельца. Один держал его за руки, другой – за ноги. Они спрыгнули в яму, ногами топча лежавшие под ними тела, уложили мертвого с краю, сложили руки Добрыни на груди и приняли уже другого убитого, уложив его рядом. Архип подошел к тому краю и посмотрел в бледное лицо погибшего друга. Вся правая его сторона была залита запекшейся кровью, но само лицо было невозмутимо, торжественно. Окровавленные бледные руки неаккуратно лежали на груди. Архип вынул из-под сермяги оберег, что дал ему Добрыня, поднес к губам и перекрестился. На Добрыню уже укладывали другое мертвое тело.

По приказу Иоанна на месте этой братской могилы будет выстроен монастырь, но из-за высокого половодья спустя шесть лет монастырь был перенесен, а на месте могилы выстроена часовня. Лишь через три столетия будет воздвигнут храм-памятник в виде пирамиды, стоящий и по сей день…

Часть войска была оставлена в городе. Первым наместником был назначен по праву Александр Горбатый-Шуйский. Иоанн же возвращался в Москву. Двадцатидвухлетний завоеватель Казанского ханства, уставший, ехал во главе своего полка, сопровождаемый свитой и воеводами, также принесшими победу русскому воинству. Один из крупных осколков Золотой Орды, терзавший Русскую землю, был присоединен к Русскому царству.

И в честь этой победы на Васильевском спуске в Москве царь построит собор Покрова Пресвятой Богородицы с одиннадцатью разноцветными куполами, подобных коему по красоте и величию не было тогда ни в России, ни во всем мире. Со временем собор, который должен был всем напоминать о великом подвиге россиян, станет одним из главных и узнаваемых символов Москвы…

В ноябре Иоанн вернулся в Москву. Было при въезде и всенародное ликование, и богослужения, и великий пир с придворными. Анастасия, счастливая и гордая до слез, поднесла новорожденного сына. Его символично назвали Дмитрием, в честь предка Иоанна – Дмитрия Донского, победителя татар в Куликовской битве. Но радость сия граничила с великой печалью – царевна Мария так и не выздоравливала. Вскоре вторая дочь Иоанна и Анастасии умрет, прожив всего лишь полтора года.

Иоанн страдал – усталость тяжелым грузом лежала на его плечах, на душе, на сердце. Тогда Адашев предложил Иоанну развеяться – съездить на соколиную охоту, да подальше, к Твери. И там наконец, ощутив в полную силу дух родной, не степной земли, Иоанн почувствовал себя легче.

Сокольничие и свита выехали в богатых платьях, шубах, соболиных и беличьих шапках, с песнями и веселым гомоном. Уже висят у седла сокольничего пойманные утки и зайцы. Темный алтайский кречет Матур, подарок сибирского хана, сидел на правой руке Иоанна, впившись когтями в непробиваемую охотничью перчатку, голова птицы была закрыта красной кожаной шапочкой. Иоанн в ферязи с драгоценными камнями, в соболином полушубке и в шапке, отороченной соболем, медленно вел нарядного коня, ощущая на руке тяжесть веса охотничьей птицы, чьим темно-сизым оперением он с упоением любовался. Кречет не шевелился, лишь изредка наклонял голову то в одну, то в другую сторону.

Уйдя в чащу, где острее ощущалась лесная тишина, охотники остановились. Иоанн один выехал вперед и оглянулся. Уже начались морозы, и лес стоял холодный, безмятежный, тяжело гудящий тишиной.

Поодаль с дерева сорвалась крупная птица – это было ясно по хрусту сломанной ветки. Иоанн осторожно снял с головы Матура шапочку. Черные гордые глаза степного охотника заморгали, и птица, чуть склонив голову набок, резко оттолкнулась от руки царя и с невообразимой скоростью взмыла вверх, издав грубый и протяжный крик.