Виктор Иутин - Кровавый скипетр

И Глас предсказал: «Жди послания из Второй Византии! Иди в Третий Рим и сделай, что предначертано». Смиренно Максим ждал послания. И оно пришло. Московский великий князь Василий звал образованнейшего монаха Савву для перевода духовных книг. Но старик уже едва ходил, был полуслеп и просил послать кого-то другого вместо него. Долго монахи спорили меж собой, кому ехать в далекую варварскую Московию. Максим не участвовал в бессмысленных спорах – все так же сидел над раскрытой книгой. Словно знал. И выбор пал на него.

Смиренно Максим принял «предначертанное», отправился в Москву. Великий князь Василий поручил ему великую миссию – перевести Псалтирь с греческого языка на церковно-славянский. Но Максим тогда не знал русского языка, потому приставлены были к нему умнейшие люди России того времени – дипломат, переводчик, картограф Дмитрий Герасимов и другой видный посол, знающий множество языков – Влас Игнатов.

В стенах Чудового монастыря были переведены ими «Апостол» с толкованиями, «Беседы Иоанна Златоуста», Псалтирь. Помимо этого Максим писал труды о филологии, географии, богословии. Как много принес он в русскую культуру! В России его с уважением начали называть Максим Грек.

И после долгих, значительных трудов он попросил у великого князя одного – вернуться в Афон, но Василий Иванович не отпустил его.

Гуманист и противник богатства Церкви – все, чему учил когда-то Савонарола, Максим Грек нажил себе много врагов среди русского духовенства, поддерживая нестяжателей. Князь Василий Иванович, ценя великий вклад Максима, всячески пытался защитить его от нападок иосифлян и самого митрополита Даниила, также ставшего врагом старца.

Когда стало известно о намерении великого князя развестись с супругой Соломонией, Максим Грек, консервативный в принципах и церковных нормах, выступил против развода. Тогда от Максима отвернулся и великий князь. Больше у него не осталось сильных сторонников, и на Соборе 1525 года он был обвинен в ереси и «порче церковных книг». Все его кропотливые, великие труды назвали бесполезными и дьявольскими. Он был заточен в Иосифо-Волоцкий монастырь.

Старец смиренно терпел все лишения, но главной пыткой был запрет чтения и письма. Лишь спустя шесть лет после его ссылки в Тверской Отроч монастырь ему было разрешено заниматься чтением и книгописанием – только благодаря епископу монастыря Акакию, безмерно уважавшего опального монаха…

Когда шел десятый год его заточения, Максиму было разрешено причащаться. К тому времени великий князь был уже давно в могиле, как и его прекрасная жена Елена Глинская. На двадцатый год опалы, благодаря усилиям еще одного книжника и образованнейшего человека – митрополита Макария, старец Максим Грек был переведен в Троице-Сергиев монастырь, где он больше не знал лишений и страданий. Старик доживал свои дни в должном почете и уважении.

И, как всегда, его сгорбленный, худощавый стан в черной рясе был склонен над книгой. Смиренный, молчаливый старец тихо и мирно доживал свой век…

Длинный царский поезд раскинулся на целую версту. Паломничество по монастырям – по-прежнему любимое занятие государя с самого детства, привитое матушкой. Окруженный конной стражей, в сопровождении свиты, в сверкающих украшениями одеяниях, двор ехал мимо захолустных деревень, где грязные, полуголодные жители, крестясь и кланяясь, безмолвно провожали глазами чудное для них видение, а затем возвращались к своей тяжкой работе, дабы вовремя деревня заплатила и оброк, и соху…

В окружении слуг и вельмож Иоанн ехал вместе с Анастасией. Позади катился возок с наследником. Захарьины неотступно окружали своего царственного родственника. Младенец мирно спал на руках кормилицы. Сопровождал государя в поездке и его слабоумный брат Юрий – он сидел в своем возке, безучастным взглядом смотрел вперед, взволнованно мычал, а его слуга вытирал с реденькой бородки текущую изо рта слюну.

Иоанн сидел в обнимку с супругой, светел и счастлив, что-то шептал ей на ухо. Анастасия, ослабленная родами сына, быстро устала в дороге, но на ее сером лице блуждала улыбка – с любимым супругом хорошо везде. Мстиславский ехал верхом рядом с государевым возком, озираясь по сторонам. Его догнал Адашев, с улыбкой о чем-то начал ему рассказывать. И взгляд Анастасии сцепился со взглядом Адашева. Тут же оба перестали улыбаться, и Адашев решил отстать, пропуская государев возок вперед.

Взаимная неприязнь Адашевых и Захарьиных, имеющих одну силу при дворе, уже ни для кого не секрет. Даже для самого Иоанна, но он будто не замечает всего. Анастасия видит, что ее муж ценит и любит Адашева, все еще прислушивается к нему, но и порой с укоризной припоминала, как родственники его отказались присягать царевичу в страшные дни болезни государя, чем, незаметно для всех, понемногу взращивала в нем ненависть к окружающим и раздражение…

– Государь! Троице-Сергиев монастырь! – громогласно объявил Мстиславский. – Угодно ли посетить?

Иоанн взмахом руки остановил всю процессию.

– Хочу видеть Максима… Пусть пошлют к нему, – сказал он Мстиславскому. Круто развернув коня, князь куда-то отъехал, только взмыли за спиной полы бархатной ферязи. Иоанн же, поцеловав жену в щеку, вылез из возка и, глядя на монастырскую колокольню, трижды перекрестился.

Он знал, что мудрец даст ему тот самый совет, который был нужен Иоанну в часы душевного смятения, когда начал видеть вокруг себя лишь малодушных предателей…

Тяжелые шаги отдавались эхом в высоких каменных стенах монастыря. Царя, уверенно идущего по коридорам, окружали его духовник Андрей Благовещенский – седовласый, высокий, худощавый священнослужитель с печальным взором, Иван Мстиславский, Андрей Курбский и Алексей Адашев.

Молодой монах провел их к незаметной потемневшей от времени двери и отворил ее. Пришедшие вошли в темноту кельи, которую с трудом разрывали многочисленные свечи. За столом, залитым воском, они увидели старца Максима – маленького сухого старика с густой, растрепанной бородой. Иоанн, выйдя вперед, поклонился ему, вскоре его примеру последовали и остальные.

– Здравствуй, отче! – приветствовал Максима Иоанн. – Вот, направляемся в Кириллов монастырь на богомолье, Господа нашего благодарить за мое чудесное выздоровление! Хотел я видеть тебя, потому мы здесь…

Старец хмуро глядел на Иоанна своими выцветшими глазами и проговорил:

– Даже если и обещал ехать к святому Кириллу на молитву Богу, то обет такой с разумом не согласован!

Приветливая улыбка сошла с лица Иоанна, тут же рот искривился книзу, глаза заблестели. Мстиславский недоуменно взглянул на духовника Андрея, пораженный дерзостью старца – перечить воле самого государя.