Станислав Вторушин - Литерный на Голгофу. Последние дни царской семьи

– Не хотите прогуляться, Ваше Величество? Второй день скачем, пора бы и передохнуть.

– Я не устал, – ответил Государь. – Меня тревожит здоровье Александры Федоровны.

Яковлев вылез из повозки, подождал, когда то же самое сделает Государь, и несколько раз приподнялся на носках, разминая затекшие ноги. От бешеной тряски болели все мышцы, а тело казалось чужим.

– Если признаться честно, – сказал Яковлев, – мне такие переходы делать еще не приходилось.

– Мне тоже, – сказал Государь.

Оба замолчали, но каждый подумал об одном и том же. Страшна не дорога, а то, что ожидает за ней. Для Николая это было такой же загадкой, как и для Яковлева. Но тот не хотел сейчас думать об этом.

– Пойдемте к Александре Федоровне, – сказал он. – После такой дороги она наверняка нуждается в утешении.

Государыня сидела в карете, бледная, но на ее лице не было видно никакого раздражения. Она молча оперлась о руку Яковлева и осторожно спустилась на землю. Привычным движением ладоней заправила под шляпку выбившуюся прядь темно-русых волос и огляделась. Потом повернулась к Николаю и спросила по-английски:

– Как долго еще будет продолжаться эта езда? Я так устала, Ники, у меня больше нет сил.

На ее лице появилась страдальческая гримаса. Государь молча поднял глаза на Яковлева, и тот ответил:

– К вечеру мы должны быть в Тюмени. Прогуляйтесь немного по поляне, Ваше Величество. Дорога действительно утомительная, а это может вас немного освежить.

– Где же здесь гулять? – удивилась Александра Федоровна. – Кругом солдаты и эти… охранники.

– Они вам не помешают.

Государыня хотела что-то сказать, но ее перебила Мария.

– Пойдем, мама. Нам надо немножко размяться.

Яковлев глазами сделал знак Гузакову. Тот не заметил, как к нему вплотную подошел Авдеев, весь вчерашний день державшийся на расстоянии. Гузаков неторопливо повернулся к нему и сказал:

– Если хочешь закурить, у меня только махорка.

Николай молча достал из кармана коробку папирос, раскрыл ее и протянул Авдееву. Тот нерешительно взял одну и отошел к охране.

– Пожалуйста, Ваше Величество, – обратился Яковлев к Государыне. – Погуляйте. Можете сходить за деревню. Петр Иванович со своими людьми проводит вас. Так что ни о чем не беспокойтесь.

– Пойдем, Аликс, – сказал Государь, и они втроем направились вдоль дороги. В небольшом отдалении вслед за ними последовали Гузаков и еще четыре боевика из охраны.

– Я не понимаю, Ники, почему ты так срочно потребовался в Москве, – в который уже раз не сказала, а скорее произнесла свои мысли вслух Александра Федоровна. – Мне казалось, что о нас уже забыли. Алексей не выдержал бы этой дороги. Когда я думаю о нем, у меня разрывается сердце.

– Я мог бы поехать один, – сказал Николай. – А теперь вам с Марией приходится переносить такие тяготы.

– О каких тяготах ты говоришь, папа, – возразила Мария. – Это гораздо интереснее, чем сидеть в доме или гулять по двору. Я вовсе не устала.

– Я не могла оставить тебя одного, – сказала Александра Федоровна. – У нас одна судьба.

– Почему ты так говоришь? – спросил Николай.

– У меня нехорошее предчувствие, Ники.

– Я думаю, Бог нас не оставит, – сказал Николай.

– Я только и делаю, что молюсь об этом, – ответила Александра Федоровна.

Они прошли мимо шеренги охраны, которая, не скрывая откровенного любопытства, не сводила с них глаз, особенно с Александры Федоровны и Марии, и вышли на околицу села. Дорога уходила к березовому лесу и скрывалась в нем. Она создавала иллюзию свободы. Казалось, по ней можно было идти без конца, и там, за первыми деревьями уже не было ни охраны, никаких ограничений. Но Государь затылком чувствовал на себе и настороженные взгляды Гузакова, и всей шеренги оставшихся у околицы конвоиров. Он замедлил шаг и сказал:

– Следующая остановка будет в Покровке.

– Да, – вздохнув, ответила Александра Федоровна. – Вроде бы совсем недавно как не стало Григория, а на самом деле прошла целая вечность.

Они внимательно смотрели друг на друга, словно пытаясь рассмотреть, насколько изменились за это время. У Александры Федоровны побелели виски, у Николая в бороде отчетливо пробилась седина. Мария же, наоборот, похорошела, вытянулась, стала просто красавицей. Но главные изменения произошли не во внешности. За время, проведенное под арестом, они стали другими людьми. Сама жизнь заставила многое переосмыслить, на многие вещи смотреть совершенно по-другому. Они узнали мир, о котором раньше только догадывались. И теперь видели, что многое можно было сделать по-другому, многих роковых событий не допустить вообще. Русский человек, как всегда, силен задним умом. И Николай, и Александра Федоровна, не сговариваясь, думали сейчас именно об этом. И еще Александра Федоровна думала о том, что она до конца так и не поняла русской жизни. Из раздумий ее вывел подошедший Яковлев.

– Вы слышите? – спросил он, подняв голову к небу.

Александра Федоровна сделала шаг ему навстречу и тоже подняла голову. Высоко в небе, повиснув на одном месте маленькой черной точкой, распевал жаворонок. Звонкие, переливчатые трели птицы возвещали о том, что весна пришла и в Сибирь. Императрица не помнила, когда в последний раз ей приходилось слышать жаворонка. Она остановилась и замерла, словно боясь неосторожным движением спугнуть доносящиеся с неба волшебные звуки. «Неужели это добрый знак?» – с тревожной надеждой снова подумала Александра Федоровна и посмотрела на Яковлева.

– Кони отдохнули, – сказал он. – Нам надо ехать.

Императрица опустила голову и направилась к карете. Процессия тронулась и вскоре въехала в березовый лес, на который с такой тоской смотрела Александра Федоровна.

В поле уже не было снега, но в лесу он еще кое-где белел между деревьями. В небольших низинках стояла вода, на просохших полянах кое-где появились подснежники. Похожие на маленькие чашечки белые, желтые и сиреневые головки тянулись к солнцу. Мария показала рукой в окно кареты и восторженно произнесла:

– Смотри, мама. В лесу уже расцветают цветы.

Природа, наливаясь силами, подгоняла весну. На березах уже набухли готовые вот-вот лопнуть почки, поляны зеленели шелковой травкой. Но на душе у Государыни не было радости. Воспоминания о Распутине разбередили незаживающую рану. В Тобольске остался больной Алексей, и она уже вторые сутки не имела о нем никаких сведений. Облегчить его страдания было некому. И Александра Федоровна при одной мысли о сыне спрашивала с болью в душе: «Господи, за что же это мне?»

В Покровское, большое село с широкой чистой улицей и добротными деревянными домами, въехали сразу после полудня. Карета остановилась прямо напротив почерневшего, но крепкого двухэтажного дома. Александра Федоровна вышла из нее и стала рассматривать улицу, пытаясь отгадать, где же находится дом Распутина. И в это время увидела, что из всех окон второго этажа на нее смотрят люди и машут платками. Это и был дом Распутина. Александра Федоровна подняла руку и перекрестила его. Матвеев увидел это и рассерженно крикнул Авдееву: