Станислав Вторушин - Литерный на Голгофу. Последние дни царской семьи

Он закрыл дверь и пошел к следующему купе. У порога стоял Гузаков. Он тоже выглядел усталым. Две верхние пуговицы гимнастерки расстегнуты, нечесаные волосы топорщатся копной, лицо обросло двухдневной колючей щетиной. Последний раз Гузаков брился еще в Тобольске.

– Умывальник работает? – спросил Яковлев.

– В этом поезде все работает, – ответил Гузаков.

– Сходи побрейся. Потом нам надо поговорить.

Яковлев проводил его до тамбура, где стояли двое конвойных. Только сейчас он вспомнил, что до сих пор не видел Авдеева. «Может, отстал?» – с мстительной надеждой подумал Яковлев, ему не хотелось встречаться с голощекинским соглядатаем. Но тут же подумал: «Авдеев не может отстать. Наверняка сидит в соседнем вагоне». Он прильнул лбом к холодному дверному стеклу. Ночь была темной, нельзя было рассмотреть даже силуэты деревьев, торопливо бежавших за поездом. Виднелись только звезды, да рассыпающиеся по небу красные искры, летящие из паровозной трубы.

Из туалета вышел гладко выбритый со щегольским пробором на голове Гузаков. Яковлев одобрительно посмотрел на него. Он всегда заставлял боевиков приводить себя в порядок перед каждым налетом на кассу. И если сейчас он снова обратил на это внимание, значит, предстоит что-то опасное. Внутреннее чутье и без того подсказывало Гузакову, что после того, как они сели в поезд, обстановка кардинально изменилась. Они прошли в купе.

Яковлев огляделся, словно боялся, что здесь может оказаться посторонний. Потом спросил:

– У нас есть люди, знакомые со сцепкой вагонов?

Гузаков помолчал несколько мгновений, затем сказал:

– Есть один. Зачем он тебе?

– Кто он такой? – спросил Яковлев.

– Чернышов. Работал в уфимском депо.

– Нельзя нам ехать через Екатеринбург, Петя, – тяжело вздохнув, сказал Яковлев. – Не пропустит нас Голощекин. Они уже все решили. Я это понял по Заславскому.

– Веришь, нет, но я тоже об этом подумал, – ответил Гузаков. – Еще на подъезде к Тюмени. Как только увидел у моста Заславского и его чекистов, сразу подумал – они нас переиграют. Или здесь, в Тюмени, или в Екатеринбурге. А почему ты спросил про сцепщика?

– А потому, дорогой Петя, что ехать мы можем только до Тугулыма. – Яковлев достал из кармана часы в немного потемневшем серебряном футляре, щелкнул ими, открывая крышку, и, посмотрев на циферблат, сказал: – И времени у нас на все про все тридцать минут. Посылай Чернышова в первый вагон, пусть выходит на площадку и, как только поезд остановится, сразу же отцепляет паровоз. А затем бежит к заднему вагону. Нас в Тугулыме ждет другой локомотив, который повезет до Омска. Ты к паровозной бригаде посади наших ребят. Надеяться здесь ни на кого нельзя.

– Мы когда-нибудь перестанем играть со смертью? – усмехнувшись, спросил Гузаков.

– Только тогда, когда попадем в ее объятья.

– А куда мы поедем после Омска? – спросил Гузаков.

– Ты хочешь знать об этом прямо сейчас? – Яковлев, прищурившись, посмотрел в глаза Гузакова.

– Сейчас не хочу, – ответил Гузаков. – Вот когда проедем Омск, тогда скажешь.

– Я могу сказать и сейчас, – таинственным голосом произнес Яковлев.

– Не надо, – засмеялся Гузаков. – Чем больше человек знает, тем страшнее.

– Смотри, и ты становишься философом, – заметил Яковлев.

– Это не философия. Это опыт, – ответил Гузаков и пошел в голову поезда искать сцепщика Чернышова.

Яковлев снял пальто, пригладил ладонями волосы и направился в соседнее купе.

Государь о чем-то тихо разговаривал с дочерью. Они сидели рядом на нижней полке. На другой полке лежала Александра Федоровна. Ее ноги были прикрыты черной шалью. Увидев в дверях Яковлева, она подняла на него глаза.

– Устали? – участливо спросил Яковлев.

– Нет, – сказала Александра Федоровна и, откинув шаль, села.

Николай и Мария повернулись к Яковлеву.

– Если у вас есть желание, Ваше Величество, – сказал он, повернувшись к Государю, – я могу сказать, чтобы принесли чай.

– Скажите, пожалуйста, – попросила Мария.

Яковлев выглянул в коридор вагона и жестом подозвал стоявшего у дверей тамбура конвоира. Когда тот подошел, он приказал:

– Скажи проводнику, чтобы пришел сюда.

У проводника оказался готовым не только кипяток, но и чайная заварка. Через несколько минут он принес четыре стакана в начищенных до блеска подстаканниках и поставил их на столик у окна. Мария достала из сумки картонную коробочку с печеньем и предложила Яковлеву:

– Угощайтесь, пожалуйста.

– Спасибо, – ответил Яковлев и доверительно обратился к Государю: – Через полчаса предстоит остановка поезда. Будет лучше, если к тому времени мы с вами перейдем в соседнее купе. А пока я бы попросил задернуть на окне шторы.

Государь отодвинул стакан с чаем и вопросительно посмотрел на Яковлева.

– Не торопитесь, – сказал Яковлев. – Время на чай у нас еще есть.

Теперь он уже окончательно понял, что Екатеринбург станет для него капканом. Вот почему так независимо ведет себя Голощекин. Казалось бы, какое право он имеет вмешиваться в миссию чрезвычайного комиссара советского правительства? Ведь он всего лишь председатель областной ЧК и все распоряжения Москвы должны иметь для него силу закона. Но, оказывается, Голощекин и Яков Свердлов не просто товарищи по партии. Они больше, чем друзья. Вместе отбывали нарымскую ссылку, вместе жили там в одной комнате. Вместе заготавливали на зиму кедровые орехи и ловили рыбу, а долгими зимними вечерами обсуждали политические проблемы России. Голощекин – единственный друг Свердлова, он ему ближе, чем Ленин.

Знакомая кремлевская пишбарышня однажды при Яковлеве возмущалась тем, что Свердлов на каждой странице делает по нескольку грамматических ошибок. Он вспомнил рассказ одного из чекистов о нарымской ссылке председателя ВЦИК. Чекист говорил, что Свердлова натаскивал по грамматике Шая Голощекин. Под его диктовку Яков Михайлович два раза в неделю писал диктанты. Потом они вместе работали над ошибками. Не случайно поэтому, приезжая сначала в Питер, а теперь в Москву, Голощекин никогда не останавливается в гостинице, а прямо с вокзала отправляется на квартиру Свердлова. Вот почему ни один губернский начальник не имеет у себя на месте такой власти, как Голощекин. Любое его решение тут же утверждает председатель ВЦИК. Они очень близки друг другу по духу и уже решили между собой, что будут делать с бывшим Государем России и его семьей.

Решил это для себя и Яковлев. У него был мандат, подписанный Лениным и Свердловым, который мог игнорировать Голощекин, но который был документом чрезвычайной важности для любого другого. Поэтому во что бы то ни стало требовалось в полной мере использовать этот мандат, чтобы избежать встречи с Голощекиным.