Станислав Вторушин - Литерный на Голгофу. Последние дни царской семьи

Государь сам приготовил себе постель. За те двое суток, что Яковлев находился рядом с ним, он не переставал удивляться нетребовательности монарха. Казалось, Государь, как самый обыкновенный мужик, укрывшись тулупом, мог спать и на деревенском сеновале. Яковлев приписывал это солдатскому воспитанию монарха. По всей видимости, так оно и было. Но в отличие от Яковлева Николай, укладываясь спать, снял с себя верхнюю одежду. Яковлев раздеваться не стал, справедливо полагая, что его среди ночи в любой момент могут поднять с постели.

Когда потушили свет и улеглись каждый на свою полку, Государь спросил:

– Скажите, Василий Васильевич, Омск тоже в руках большевиков?

– Да, – ответил Яковлев.

– А Новониколаевск, Иркутск?

– Там советской власти еще нет.

– Спокойной ночи, – произнес Государь.

– Спокойной ночи, – ответил Яковлев, почувствовав холодок под сердцем.

Оказывается, Государь думал о том же, о чем минуту назад они говорили с Гузаковым. За Омском до самого Тихого океана простиралась территория свободной России. Проскочив туда, можно было открывать новую страницу в истории государства. Но Яковлев до сих пор не хотел думать об этом. И не потому, что был суеверным. Все решит ситуация в Омске. Там они будут только после полудня. Это казалось таким далеким, словно предстояло прожить еще целую жизнь.

Проснулся Яковлев оттого, что остановился поезд. В купе было светло, за окном вагона сновали люди. Яковлев рывком вскочил с постели, сунул ноги в стоявшие на полу туфли. Государь лежал, закрыв глаза и натянув до подбородка одеяло. Но было видно, что он не спал.

Осторожно открыв дверь, Яковлев вышел в коридор и быстрым шагом направился в тамбур. В нем не было ни одного человека. Охрана стояла на земле у подножки вагона.

– Почему стоим? – спросил Яковлев, неожиданно появившись в дверях.

– Паровоз набирает воду, – ответил охранник, одетый в солдатскую шинель и тяжелую мохнатую папаху. – Сейчас снова поедем.

У вагона показался Гузаков с двумя охранниками. Один из них нес несколько буханок хлеба, положив их на руки, как поленья, другой – полное ведро дымящейся картошки.

– На вокзале купил у бабок, – сказал Гузаков, увидев Яковлева. – Сейчас завтракать будем.

– Кто из поезда был еще на вокзале? – спросил Яковлев.

– Только наши. Тот, кого ты имеешь в виду, сидит, как мышь, в соседнем вагоне.

Паровоз засвистел, и поезд, скрипя и вздрагивая, начал набирать ход. Охранники подсадили на подножку сначала тех, кто бегал на вокзал за провизией, затем заскочили сами. Последним запрыгнул Гузаков.

– Ты посмотри, нет ли у нас отставших, – сказал он Яковлеву, – а я сбегаю в соседний вагон, проверю, все ли там на месте. Яковлев встал на верхнюю ступеньку и, держась за поручень, осмотрел поезд с первого вагона до последнего. Двери всех вагонов были заперты, на соседних путях не было ни одного человека. Он поднялся в тамбур и закрыл дверь. Из соседнего вагона вернулся Гузаков.

– Сидит со своими дружками, играет в карты, – сказал он, проходя мимо Яковлева.

– Никаких вопросов не задавал? – спросил Яковлев.

– Ни одного, – мотнув головой, ответил Гузаков. – Пошли завтракать, пока не остыла картошка.

Они специально не называли вслух имени того, кого имели в виду. Авдеев не должен был знать, что за ним установлена специальная слежка.

Яковлев вернулся в свое купе. Государь, одевшись, сидел за столиком, постель была убрана и лежала на верхней полке. Яковлев свернул свою постель и тоже положил ее на верхнюю полку. В дверях показался Гузаков. В одной руке он держал эмалированную миску с горячей картошкой, в другой – полбуханки хлеба.

– Чай сейчас принесет проводник, – сказал он, ставя миску на столик.

– Приятного аппетита, Ваше Величество, – произнес Яковлев, протягивая руку к картошке. – Александра Федоровна с Марией еще спят. Они позавтракают позже.

Государь взял в руки горячую картофелину, обмакнул ее в соль, отщипнул от ломтя кусочек хлеба. Яковлев раздвинул шторки – и в купе сразу стало светлее. Вдоль железной дороги тянулись бесконечные, начинающие уже кое-где зеленеть луга, и голубоватые, просвечивающие насквозь, еще не одетые в листву леса. Государь скользнул взглядом по бегущим за окном деревьям, потом резко повернулся и спросил:

– Вы можете честно объяснить мне все наши манипуляции с маршрутом?

Яковлев посмотрел на него невинными глазами. Он ничего не мог объяснить ему сейчас. В его голове еще не было четкого плана. Одно он понял ясно – в верхушке большевиков нет единства. Каждый вождь имеет свою группу сторонников, которая выполняет только его распоряжения. Ленин не знает того, что делают люди Свердлова на местах, но он, по всей видимости, и не хочет вникать в это. Ему хватает своих забот. Надо хотя бы мало-мальски обеспечить жизнь в Москве и Питере, попытаться выстроить отношения с европейскими странами, в первую очередь с Германией.

Троцкий, став наркомом иностранных дел, завоевывает славу, публикуя тайные документы российской дипломатии. Ему нет никакого дела до того, какой ущерб наносят эти публикации России. Ведь каждый документ, словно бомба, взрывается то в Лондоне, то в Париже или какой-то другой европейской столице. Троцкий с садистской настойчивостью пытается разнести вдребезги все то, чего российская дипломатия ценой невероятных усилий добивалась в течение многих десятилетий.

Одним из первых документов было опубликовано соглашение о Константинополе. В нем говорилось о том, что по взаимной договоренности стран Антанты после окончания мировой войны Константинополь вместе с проливом Босфор отойдет под юрисдикцию России. Троцкий назвал это аннексией и заявил, что Россия отказывается от каких-либо территориальных притязаний к другим странам. Но ведь мировая война началась именно из-за этих притязаний. Австрия претендовала на Балканы и часть Италии, Германия – на часть Франции и некоторые французские и английские колонии, Англия – на Иран, Афганистан и господство в мировой политике. Цель публикаций была одна – перессорить между собой всех, кого только можно. Создать у европейских государств и народов недоверие друг к другу.

О демократии и справедливости, именем которых совершалась революция, теперь не говорилось ни слова. Разгон законно избранного Учредительного собрания лучше всего показывал, какая именно демократия нужна большевикам.

И только одно объединяло вождей – стремление любой ценой покорить Россию, которая пока открыто не противилась этому. И одной из разменных карт в борьбе за власть у вождей революции была царская семья. Когда Яковлев начинал думать о конечных целях революции, он не находил себе места. Он уже давно изжил наивный революционный идеализм, поняв, что всякая новая власть может удержаться только на крови старой. Не пролив этой крови, нельзя утвердить себя в глазах народа. Но именно он, проливавший кровь ради революции, теперь не хотел ее. Счастье одних никогда не может быть построено на страданиях других. Когда Государь говорил, что придет время собирать камни, он имел в виду именно это. Сейчас он смотрел на Яковлева, ожидая ответа.