Станислав Вторушин - Литерный на Голгофу. Последние дни царской семьи

– А ну-ка разгони их всех. И ты иди с ним, – сказал он стоявшему рядом конвоиру из числа солдат отряда особого назначения.

Авдеев с конвоиром кинулись в дом. Вскоре все окна в нем были завешены плотными шторами. Александра Федоровна посмотрела на Матвеева с такой жалостью, словно перед ней был убогий. Матвееву не понравился ее взгляд, и он сказал, отойдя на шаг:

– Ничего, скоро у вас начнется другая жизнь.

И Государыня снова подумала: «Откуда в этих людях столько зла? Что плохого сделали им я и мои дети?»

А Государь в это время разговаривал с кучером, которого угостил папиросой.

– Лошади у меня добрые, батюшка, – говорил кучер, затягиваясь папиросой. – У меня не только ездовые, но и рабочие есть. Скоро пахать начнем. Какая бы власть ни была, а без хлеба не проживешь.

– А семья-то большая? – спросил Государь.

– Семь душ, батюшка. Мы с бабой, да пятеро детей. Сыновья-то уже большие. Без них в хозяйстве не справиться.

– Сколько же у тебя сыновей? – не переставал интересоваться Государь.

– Трое, батюшка. И две девки. Такие красавицы да послушницы, любо-дорого посмотреть. Старшую осенью замуж выдавать буду.

По всему было видно, что человек доволен жизнью и любит своих детей. Государь хотел спросить, как их зовут, но к кучеру неожиданно подскочил Матвеев, лицо которого выглядело особенно озлобленным. Ухватив кучера двумя пальцами за пуговицу кафтана, он отвел его в сторону и зло прошипел в самое ухо:

– Какой он тебе батюшка, дурень нестриженый. Он же бывший царь.

– А кто же царь, как не батюшка? – во весь голос удивился кучер. – Счастье-то мне какое выпало, самого Государя в телеге везти. Теперь всю жизнь буду всем рассказывать.

– Темнота ты необразованная, больше никто, – резко произнес Матвеев и оттолкнул его от себя. – Нашел чему радоваться.

– Ну а как же не радоваться? – кучер так и не понял, почему разозлился Матвеев. Повернувшись к Николаю, он сказал:

– А папиросы у вас дюже хорошие, батюшка. Пахнут очень хорошо.

Матвеев, не сдержавшись, плюнул под ноги и пошел к своей подводе. Яковлев уже дал команду рассаживаться и двигаться в путь.

К Тюмени подъезжали в сумерках. Перед самым въездом в город у моста через Туру ожидала большая группа всадников. Яковлев заметил их еще издали. Оказалось, что это был отряд уральских чекистов во главе с Семеном Заславским. Они взяли в плотное кольцо всю кавалькаду, притиснув Гузакова и остальных боевиков к самым повозкам. У Яковлева засосало под ложечкой. Он понял, что оказался в капкане. Гузаков, нахмурившись, посмотрел на него и кивнул головой в сторону чекистов. Яковлев прикрыл глаза. На их условном языке это означало смертельную опасность.

Заславский мог потребовать передать охрану Государя ему, и если бы Яковлев отказался, могла начаться перестрелка.

Первая пуля попала бы в Государя. В этом не было никаких сомнений.

Яковлев торопливо бросил нервный взгляд сначала на Гузакова, затем на Государя. Гузаков все понял и тут же прижался лошадью к боку повозки, закрыв Николая от людей Заславского. С другой стороны Государя прикрывал собой Яковлев. Колонна неслась не сбавляя хода, и это казалось спасением. На вокзале у Яковлева были свои люди, которые готовили поезд к отправке.

Улицы Тюмени были пустынны и темны, лишь в некоторых домах тускло светились окна. Казалось, что все живое спряталось за высокими деревянными заборами и стенами бревенчатых сибирских изб. На улице не было ни души, даже собаки не лаяли. Государь, нахмурившись, сидел в телеге, видно было, что неожиданно появившиеся и окружившие их вооруженные всадники вызвали у него тревожные подозрения. Он бросил короткий взгляд на Яковлева, но, увидев, что тот тоже насупился, почувствовал под сердцем леденящий холодок. Показалось, что сам воздух стал другим, резким и враждебным.

А Яковлев думал о том, как выиграть схватку с Заславским. Он уже не сомневался в том, что она произойдет. Иначе бы не появился комиссар, которому не терпелось показать свое превосходство еще на подъезде к городу. Напряжение нарастало с каждой минутой, и Яковлев уже чувствовал стук собственного сердца. Так было во время всех экспроприаций. Этот стук сердца появлялся за несколько мгновений до того, как ватага врывалась в банк или почтовый поезд. Яковлев прижал локоть к левому боку и успокоился, ощутив под тонкой тканью пальто тяжелую рукоятку револьвера. Он даже расстегнул на пальто пуговицу, чтобы мгновенно выхватить его и открыть огонь.

Станция показалась издали сиянием электрических огней. На всех перекрестках стояли вооруженные люди, среди которых Яковлев узнавал своих боевиков. Пристанционная площадь была оцеплена, через нее, обозначая въезд на перрон, в две шеренги стояли вооруженные боевики. Они походили на каменные изваяния и, сколько ни теснили их всадники Заславского, не смогли сдвинуть ни на один вершок. Эта шеренга боевиков сразу отрезала половину екатеринбургского отряда, оставив его на привокзальной площади. Сам Заславский с небольшой группой, однако, проехал на перрон, пристроившись за одной из повозок. Только здесь Яковлев немного успокоился.

На первом пути стоял поезд, состоящий из паровоза и четырех вагонов. Это был тот самый поезд, на котором Яковлев прибыл сюда из Москвы. Кавалькада растянулась по перрону так, что карета Александры Федоровны и повозка, в которой ехали Государь с Яковлевым, оказались у среднего вагона. Яковлев мгновенно соскочил на землю и протянул руку Государю, давая понять, чтобы он ни на вершок не отдалялся от него. Гузаков уже стоял на подножке у открытой двери вагона. Яковлев указал на него Государю рукой. Николай размашистым шагом подошел к вагону, ухватился за поручень и скрылся в тамбуре.

В это время из кареты вышли сначала Мария, затем Александра Федоровна. Государыня поправила шляпку, оглянулась и, придерживая левой рукой подол длинного черного платья, направилась к Яковлеву. Ее лицо было бледным и усталым. Не глядя ни на кого, она подошла к Яковлеву, тот протянул ей руку, помогая взобраться на первую ступеньку. Из тамбура ей протягивал руку Гузаков. Ухватившись за нее ладонью, Александра Федоровна вошла в вагон. Мария легко и непринужденно заскочила сама. Яковлев облегченно вздохнул. И тут же почувствовал, как кто-то крепко взял его за рукав.

Яковлев оглянулся. Около него стоял Заславский. Его глаза блестели, из-под черной кожаной фуражки с потертым козырьком выбивались смоляные вьющиеся волосы.

– Нам надо с вами серьезно поговорить, – сухо, почти приказывая, произнес он. – Мы можем отойти на два шага?

Гузаков одним прыжком выскочил из тамбура и, держа руку на рукоятке револьвера, встал за спиной Яковлева. К нему тут же подошли еще два боевика.