Владимир Красильщиков - В начале будущего. Повесть о Глебе Кржижановском

На листке из блокнота, на обрывке газеты, на клочке пергамента, пахнущего селедкой:

«Сообщите о литературе по электрификации...»

«Имеет ли теория Эйнштейна отношение к электрификации? Если да, то какое?..»

«В какой степени эксплуатируется Ниагара?..»

Записки, записки... Пестрые, разные, за каждой — человек, живой, особенный. Но всех одинаково интересует одно и то же дело. Все равно требуют: скорей, быстрей, немедля — «вынь да положь». А он, Глеб Кржижановский, еще далеко не на каждое «почему», не на каждое «когда» может ответить даже самому себе.

Задумавшись, он вдруг уловил какой-то гул, возвысившийся над монотонным шорохом ветра за окном.

Да, это рев мотора. Не может быть!.. Не так часто в здешних местах услышишь дыхание машины. Но по снежной целине, курившейся белесой пылью, карабкался, тяжело переваливался через переметы зеленовато-серый экипаж. Ближе, ближе...

Автомобиль «роллс-ройс»! Только передние колеса поставлены на широкие лыжи, а вместо задних — резиновые гусеницы.

Скрип снега под полозьями. Стук металлической дверцы. Суматоха в коридоре:

— Ленин!

— Ленин!

— К нам!..

Распахнув полы шубы, разрумянившийся, борода, усы, ресницы заиндевели, он деликатно оттеснял наседавших и слева и справа отдыхающих, спешил по коридору навстречу выбежавшему Кржижановскому.

— Привет! Не ждали? Как видите, я держу слово.

— Владимир Ильич! Как добрались?

— Не спрашивайте! Не дорога — проклятье. Каких-то тридцать верст... Выехали из Кремля в половине первого. А теперь? Ого! Без малого три часа ковыляли.

— По нынешним временам и то сверхскоро. Машина у вас молодец.

— Молодец-то молодец, да вот снег набивается между гусеницей и роликом. То и дело приходится останавливаться, вышибать его оттуда...

— Чуть бы пораньше! Мы только что пообедали. Ну, да придумаем что-нибудь. Зина! Куда ты запропастилась? Вечно она...

— Спасибо, спасибо, не хлопочите. Стакан чаю погорячее — не откажусь. А вот Гиля накормите непременно. Ну-с, как вы тут отдыхаете?

— Пойдемте, Владимир Ильич, я вам глухариное зимовье покажу и заячьи тропы. Ох, и охота здесь должна быть!..

— Как-нибудь в другой раз, — улыбнулся Ленин, уже входя в комнату и пристраивая шапку на оленьи рога, служившие вешалкой. — У меня ровно час. Не уговаривайте. К семи я должен быть в Москве. Так что прямо к делу. Ты уж нас извини, Булочка.

Усевшись за стол, он размял застывшие пальцы, выложил привезенные бумаги:

— Завтра в Совете Труда и Обороны мой доклад о реорганизации ГОЭЛРО в общеплановую комиссию. Что вы скажете по этому поводу?

— Владимир Ильич! — взмолился Кржижановский. — Как же я могу здесь сидеть, когда там...

— Вам необходим отдых, — перебил его Ленин. — Это приказ. Давайте не отвлекаться интеллигентскими всхлипываниями. К делу, к делу, дорогой Глеб Максимилианович!

— Я же знаю, как вам тяжело. Сколько недругов у этого начинания!..

— Вот черновой проект. Просмотрите, пожалуйста.

Глеб Максимилианович пододвинул листок, протянутый Лениным, и стал читать. Потом они вместе принялись перечеркивать, переписывать, подправлять и наконец набросали:

«При СТО создается Общеплановая комиссия для разработки единого общегосударственного хозяйственного плана на основе одобренного VIII съездом Советов плана электрификации и для общего наблюдения за осуществлением этого плана».

— Та-ак. — Кржижановский еще раз поглядел на исчерканный листок. — Это главная задача повой комиссии.

— Коротко и ясно, — согласился Ленин. — Все сказано.

Морозный румянец сошел с его щек, и Глеб Максимилианович увидел, какое усталое и озабоченное у Ильича лицо.

Есть от чего нынче устать, есть чем озаботиться. Достаточно вспомнить хотя бы названия последних его статей: «Кризис партии», «Еще раз о профсоюзах, о текущем моменте и об ошибках товарищей Троцкого и Бухарина»... Только на завтра, в повестке одного заседания Совета Труда и Обороны, кроме организации Государственной общеплановой комиссии, доклад о работе транспорта во второй половине минувшего года — «больные» паровозы, взорванные, погребенные подо льдом мосты, разбитые в щепу вагоны, — потом о невыдаче Сормовскому заводу и Приокскому округу продовольствия и так далее и тому подобное.

До боли захотелось как-то поддержать, обогреть Владимира Ильича. Пока он смотрел в окно, Глеб Максимилианович подсыпал ему в чай две ложки сахару, достал из тумбочки пшеничный сухарь. Эх, меду бы хорошо для поддержки сердца! Шепнул:

— Зина! Добудь меду. У Ленгника есть баночка...

— Да, — отвечая на свои мысли, Владимир Ильич отвернулся от окна. — Я должен предостеречь вас. Для вас, конечно, не новость, что идея создания государственного общепланового органа отнюдь не пользуется в советских руководящих верхах всеобщей поддержкой.

— Я уже привык к этому. — Кржижановский обиженно вздохнул и прикусил губу. — Все время слышишь: кто- то где-то что-то обронил, кто-то намекнул, стоит ли проводить ГОЭЛРО в жизнь.

— Сплетня любит темноту и безыменность!

— Но я знаю и другое, Владимир Ильич! Самыми строгими нашими критиками всегда были и остаются те, кто не верят в силу и возможности советского строя. Да, да, я могу заранее сказать, как тот или иной деятель отнесется к нашему плану, если известно, по какую сторону баррикад устремлены его симпатии. Скажи мне, кто твой друг...

— Ну, это слишком упрощенно. Тут дело хитрее, хотя в общем-то вы правы... Рыков просит не торопиться, тянет, откладывает. Милютин, Ларин, Крицман выдвигают контрпредложения, суетятся, дебатируют. Как будто холод и голод подождут, и мы можем сидеть сложа руки, философствовать на манер гоголевского Кифы Мокиевича: «А что было бы, если бы слон родился в яйце?»

— И это в то время, — добавил Кржижановский с грустной улыбкой, — когда его сын Мокий Кифович, «двадцатилетняя плечистая натура», дурашливый и буйный богатырь, никому не дает проходу — ни дворовой девке, ни дворовой собаке, крушит все подряд в соседстве и в доме, даже собственную кровать!

— Вот именно! Но вернемся к делу. Вам предстоит строить и — я верю — построить государственный орган, какого еще не было в истории.

— Я здесь на досуге уже прикидывал кое-что, Владимир Ильич...

За полями, за снегами, в цепеневших от стужи далях тонуло пунцовое солнце. Гуще гудело в печной трубе. И даже по узорчатой наледи оконных стекол было заметно, как быстро крепчает мороз.

А двое за столом в тесноватой комнате горячились, спорили, каким быть Госплану, чем заниматься... Перспективы страны и задачи ближайших лет. Город и деревня. Производство и знание. Исследования и пропаганда. Подчиненность. Взаимоотношения с другими организациями. Бюджет. Наконец, подошли к составу.