Владимир Красильщиков - В начале будущего. Повесть о Глебе Кржижановском

— Итак, председатель комиссии — Кржижановский, — с веселой торжественностью объявил Ленин, прищурился, сдержал улыбку. — У кого есть замечания, возражения по поводу данной кандидатуры?

Глеб Максимилианович смутился.

— Может быть, у вас, товарищ Кржижановский? Нет? Хорошо. Тогда у меня есть. Уж не прогневайтесь: вы излишне доверчивы. Когда вы научитесь сдерживать себя? Вы каждому готовы высказать все, что чувствуете. Вы думаете, все — ваши друзья-приятели. Вы не обиделись? Не могу сейчас не сказать об этом, предлагая вас на такой высокий государственный пост.

— Зато у меня способности дипломата, — пробурчал Кржижановский, потупившись и как бы в отместку.

— Что-о?! — Ленин обернулся к нему, откинулся па стуле, упер руки в бока и зашелся тем характерным смехом — от души, до слез, который объяснял, почему его любят дети.

Пока он смеялся, Глеб Максимилианович невольно припоминал, как когда-то Володя катался на коньках куда хуже него, Глеба, старался во что бы то ни стало обогнать товарища, но никак не мог. Однажды Глеб уступил, и надо было видеть, как Ульянов, взрослый, серьезный Ульянов, только что закончивший фундаментальное «Развитие капитализма», радовался той крошечной победе...

— Что-о?! — повторил он сквозь смех. — Какие у вас еще есть способности?

— Да что же... Я в общем-то... — Кржижановский сконфуженно оправдывался. — Я ведь, собственно, не администратор.

— Не беда. Вы должны быть «душой» дела и руководителем идейным (в особенности отшибать, отгонять нетактичных коммунистов, способных разогнать спецов)... Ваша задача выловить, выделить, приставить к работе способных организаторов, администраторов... — дать Центральному Комитету РКП возможность, данные, материал для оценки их. Вы понимаете, что это значит?

— Куда уж! Ой! — притворно покряхтывая, кивал Глеб Максимилианович. — Все та же ниточка: революция — интеллигенция — все так же тянется через меня, грешного.

— Итак, — Ленин провел по лбу ладонью, стараясь сосредоточиться, сдвинул брови, — в нашей комиссии уже есть душа, есть административное тело... — но не сдержался: — Заведете специального помощника, который бы охранял «душу» в лице вашей особы от всяких случайных «тел».

— Владимир Ильич...

— Не буду, не буду больше. Пойдем далее.

— Профессора Круга привлечь, — предложил Кржижановский.

— Та-ак, — Ленин одобрительно склонил голову.

— Рамзина.

— Первоклассный ученый, но, боюсь, академичен.

— Ничего, Владимир Ильич! Будет на месте.

— Не забудьте Александрова.

— Разве можно его забыть? Да! Вот еще: нужен ученый секретарь. Я думаю, что лучше Евгения Яковлевича Шульгина, пожалуй, не найдешь. Вы знаете, что это за человек?..

Каждого сотрудника Глеб Максимилианович старался похвалить, отмечал достоинства. Добавлял все новые и новые штрихи. Об Александрове, например, сказал, что главная черта его проектов — смелость. Это пламенная натура, презирает равнодушие, страстно утверждает на земле свое... А Графтио? Человек феноменальной трудоспособности! Хорошо зарегулированная гидростанция, которая исправно несет «базисную» нагрузку, не теряя способности выдерживать и «пиковую». Знает английский, французский, немецкий, итальянский, шведский... Крушение попыток использовать энергию Иматры для Питера до сих пор личная трагедия инженера Графтио. До сих пор он с яростью вспоминает, как после его доклада финляндскому сейму о строительстве гидростанции к нему подошел представитель германского банка и сказал: «Неужели вы допускаете возможность создания таких мощностей для петербургской промышленности вне нашего контроля?..»

Глеб Максимилианович углубился в подробности, так что Ленин должен был напомнить: времени в обрез.

— Хорошо, — произнес Владимир Ильич. — Александров, Шульгин, Графтио, Шателен.

— Ну конечно, конечно. Потом Прянишников, Башков, Коган, — предложил Кржижановский, — и непременно Есин.

— Это кто такой? — Ленин насторожился.

— О! Это замечательный человек. Жаль, что титулы «бесподобный», «крупнейший» мы привыкли применять только к художникам, философам, изобретателям. Василий Захарович Есин — выдающийся рабочий. Монтер, выросший у нас на «Электропередаче». Большевик с тринадцатого года. Участник Октябрьских боев в Москве. Командир красных автомобильных частей на гражданской войне...

— Остановитесь, Глеб Максимилианович! Я надеюсь, вы не станете упрекать меня в недооценке рабочего класса, но в вашей комиссии должны быть специалисты — ученые.

— Все это так, Владимир Ильич. Но тут, с Есиным, исключительный случай... Борис Иванович Угримов, как вы знаете, теперь особоуполномоченный Совета Труда и Обороны в комиссии «Электроплуг». А Есин работает на месте профессора Угримова — начальником отдела электрификации сельского хозяйства. И хорошо работает. Иному «спецу» сто очков даст! Истинный самородок!

— Ох, Глеб Максимилианович!.. Не слишком ли? Не увлекаетесь ли?

— А по-моему, лучше перехвалить человека, чем недооценить. Слышали бы вы, как Есин отбрил одного высокообразованного пошляка, который увидал в плане ГОЭЛРО лишь возможность для молодых крестьянок завивать волосы электрическими щипцами!..

— Ну, что же, — подумав, уступил Ленин. — В виде исключения — пусть, — и черканул в конце списка:

«Есин (НКЗ)».

Помолчали, допили чай с медом. И Глеб Максимилианович вдруг почувствовал, что не только настроение, но и самочувствие улучшилось.

Отчего бы?.. Разве не ясно? Сделали много: часу не просидели, а сделали!..

Он попросил:

— Остались бы, Владимир Ильич!.. Как же так? Столько верст туда-обратно, по такой дороге, в этакое лихо, а с нами — только час...

— Не удерживайте. Спасибо. Это мне полезно — проветрить голову. Я очень доволен. О-чень! Счастливо отдыхать вам.

И укатил.

Ленин оттолкнулся вместе с креслом от стола, глянул на часы, покачал головой: ровно шесть. До начала заседания считанные минуты, а никто из противников не зашел, не прислал свои возражения.

В чем дело? Что это, случайное совпадение? Или тактика — не раскрывать до поры свои карты, не давать лишнее время на размышления, на подготовку?

Позвонил секретарю.

— Пожалуйста, поторопите Милютина, Ларина и Крицмана с присылкой тезисов об едином хозяйственном плане.

Вскоре уже пора перейти из кабинета в зал заседаний...

И вот длинный-предлинный стол в этом зале. Пятнадцать мест с одной стороны, пятнадцать с другой. Ведущие политические и хозяйственные деятели страны: Аванесов, Рудзутак, Брюханов, Попов, Халатов, Ломов, Милютин...

Вдоль стены со строгими деревянными панелями, с глубокими проемами четырех окон, за которыми в слепой пустоте ночи надрывается метель, расселись приглашенные товарищи, докладчики, эксперты.