Слава Телегин - Большая Книга. Том 1. Имперский сирота [litres самиздат]

И вот вчера она что-то там чистила у своего домика, по-моему, картошку, а я проходил мимо. На ней была свободная белая майка с кружевами и дырками, по-моему, это у них называется «выбитый хлопок». Она низко наклонилась над кастрюлей, и эта майка отвисла, полностью обнажив ее грудь. Да. В этот момент я понял, почему великие живописцы всегда писали своих женщин обнаженными. Ее груди были белыми из-за купальника, с розовыми набухшими сосками и небольшой родинкой рядом с правым. Если вы спросите меня, что бы я отдал в тот момент, чтобы поцеловать хотя бы раз один из них, я отвечу не задумываясь: все. Ну, если мы говорим о материальных вещах. Выражение «и полцарства в придачу» почему-то закрутилось в моей голове, хотя в этом смысле обычно говорили о приданом, то есть о доходах, а не расходах.

Но мысли в тот момент для меня значили мало – самым важным органом в тот момент был не мой мозг с его мыслями, а глаза. Я весь был там, между отвисшей белой майкой и набухшим правым соском, как раз в этом промежутке. И тут она, почувствовав видимо мой взгляд на себе, подняла голову. И сразу же свободной рукой прижала майку к груди, и приветливо улыбнулась.

Моя проклятая, проклятая застенчивость! Когда я уже тебя переборю? Вместо того, чтобы улыбнуться ей в ответ и познакомиться, а потом пойти вместе вечером прогуляться на пирс, пока ее строгий папа пьет пиво в биллиардной, а на следующий вечер, то есть сегодня, по очереди уже целовать эти восхитительные грудки где-нибудь в кустах, я дернулся, как от удара током и поспешил ретироваться. Еще и голову опустил, как баран, типа я не видел ее улыбки. Горе побежденному, говорили римляне. А я прибавлю: трусливые идиоты всегда проигрывают. И посмотрюсь в зеркало в прихожей нашего скромного домика, где, помимо него, кроватей и вешалки из мебели больше ничего нет.

Теперь я знаю, как мастурбировать так, что даже раскладушка не скрипнет, и одеяло сверху не шелохнется. Это очень полезное для подростка моего возраста умение, когда мозгов и смелости хватает только на то, чтобы молча пялиться на соски. А подойти поздороваться – просто поздороваться! – язык прилип к нёбу и коленки дрожат, позорник. Ладно. Завтра соберусь с духом и подойду к ней.

21. 07. 1989 Балхаш

Ну вот, потомки, я собрался с духом. А ее родители в это время упаковали вещи и увезли ее, как и положено, «в неизвестном направлении». Папанов в фильме великого Гайдая дал очень емкое определение таким, как я: «Если человек идиот, то это надолго». Повторяется история с Кайре. Кто такая Кайре? Неважно, долго объяснять. Пойду в биллиардную оттачивать «своих» и «чужих» в «американке», что еще остается делать?

29. 07. 1989 Алма-Ата

Представляете, мы вернулись с Балхаша, а моя прабабушка, баба Таня умерла. Уже несколько дней назад, 23 июля. К этому, конечно, давно уже все шло, после инсульта она плохо говорила и ходила. И характер ее тоже очень изменился: вместо всегда спокойной, доброй и любящей она стала какая-то сумрачная, невеселая. Но все равно она оставалась с нами, пусть и такая. А теперь ее нет. Как и тогда, во время похорон дедушки Миши, невозможно привыкнуть к этой мысли. Где она? Ведь вот в этом доме на Охотской всегда, с самого моего раннего детства жила та, которая в три года качала тебя на ноге, перекинутой через колено. А потом жарила тебе пирожки. И с гордостью отвечала подружкам «Правнук!» на их вопрос «это твой внук?» А теперь ее нет нигде. И не вернется больше. И мы с ней теперь так и не съездим в Париж, как я ей обещал.

Похоронами пришлось заниматься целиком и полностью бабушке Наташе – найти нас на этой турбазе в Балхаше было невозможно, конечно. Бедная. Представляю, что ей пришлось пережить, точнее, нет, не могу представить. Без всякой поддержки близких (никого в городе не было) хоронить собственную мать… потом все эти поминки, эти пьяные красные псевдогрустные рожи… я помню, как это муторно было на похоронах деды Миши. На душе сейчас, как тогда, три года назад. Пусто и грустно, но небезнадежно, отчаяния нет. И хочется, чтобы бог все-таки был там наверху. Чтобы она увидела, если уж в Париж нам с ней съездить не довелось, настоящее царствие небесное, чистое, сладкое и разноцветное, как помадка на куличах, которые она мне пекла на Пасху. Вспомнил наш разговор с ней про это сейчас. Не могу больше писать. Я очень ее любил.

11. 08. 1989 Турбаза «Алматау»

Мама Черноволова достала две путевки в «Алматау». Вообще-то с Черноволовым должен был ехать его кумир Женька Ракович, но он не смог. А мне повезло. Прикольно сюда вернуться спустя почти десять лет! Помню, мы сюда ездили с тетей Людой и Анькой Майдан зимой, когда я учился в первом классе, тогда звезды и снег сверкали, как-будто бриллиантовые, а в местном кинотеатре показывали фильм «Петля Ориона» – самую мутную муть, которую я в своей жизни смотрел. Десять лет, бог мой, оказывается, я уже совсем старый! Это будет мой первый отдых без родителей – пионерские лагеря, где тебя пасут на коротком поводке пионервожатые, разумеется, мы в расчет не берем. С почином вас, Яс Владимирович.

Десять лет назад «Алматау» мне казалась огромной, настоящим сказочным горным городом, а сейчас – турбаза как турбаза, ничего особенного. С Владом оказалось отдыхать неожиданно очень комфортно, несмотря на то, что он, будем откровенны, туповат… тсс, это строго между нами!

Я хочу объяснить сейчас свои некоторые оценки, которые даже мне кажутся иногда чересчур вольными. Когда я мучаю дневник эротическими признаниями или выдаю такие оценки товарищей, я всегда представляю себе, как однажды я захожу в условную какую-то комнату, а там стоят мои все друзья и близкие или вот как сейчас – Черноволов. Держит в руках мою амбарную книгу, открытую как раз на этой странице, и смотрит полным обиды и недоумения взглядом. «Яс, как же так? Я тебя позвал с собой на турбазу, а ты в благодарность за все взял и назвал меня тупым?»

И что ему сказать? Прав, прав, тысячу раз прав! Но и меня поймите: дневник – это такой разговор с самим собой. Как можно врать или недоговаривать самому себе? Тогда сам разговор теряет всякий смысл. Поэтому я буду писать все, а что делать с особо яркими записями, решу позднее. Или просто сожгу в костре, как Гоголь свои «Мертвые души». Ну и хватит об этом, больше я ни за какие последующие записи ни перед кем (включая себя) извиняться не буду, а писать продолжу обо всем, даже самом для меня интимном и сокровенном.

Ну так вот. Хоть Черноволов, как я уже сказал, малость туповат, но как товарищ по отдыху он оказался премилым. Во-первых, он взял с собой целый блок «Медео», представляете? По нынешним временам несусветная роскошь, когда в магазинах уже даже дорогущий «Космос» по большим праздникам. Во-вторых, кто-то прямо на турбазу ему припер целых два ящика пива. Уж за какие-такие заслуги – тоже покрыто мраком тайны. Сам Черноволов делает загадочное лицо, всем своим видом давая понять, что не развеет этот мрак ни за какие коврижки. Но мне, если честно, все равно. Я просто на это корчу губы в одобрительной гримасе и совершенно искренне восхищаюсь его организаторскими способностями.