Слава Телегин - Большая Книга. Том 1. Имперский сирота [litres самиздат]

– Сегодня, мальчик, останешься у нас с ночевой, – сказал Ясу дед в день закрытия. – Будем смотреть с тобой и с бабушкой, родители куда-то в гости идут допоздна, чтобы ты не устал там. Ты же не против? Будем есть мороженое и смотреть закрытие, я твой любимый пломбир купил.

Яс, ни слова не говоря, напрыгнул на деда и сжал его шею в объятиях. Спасибо тебе, Волшебник!

Церемония закрытия и вправду стала не только спортивным, но и выдающимся культурным событием тех дней. Десятки миллионов советских людей промокали глаза у экранов, смотря на живую мозаику с олимпийским Мишкой и его знаменитой слезой. А вот уже не мозаика, а гигантская кукла Мишки появилась на арене, поддерживаемая гроздьями разноцветных шаров размером, наверное, с их кухню каждый! Вот это да! А Яс и представить не мог, что на свете бывают такие огромные воздушные шары и куклы. Михаил Егорович с Надеждой Иосифовной тоже прослезились, когда Мишка на разноцветных шарах медленно стал подниматься в небо со стадиона. «До свиданья, до новых встреч», пел Лещенко, и по телевизору показывали, как там, на стадионе зрители тоже утирали слезы. Он тогда еще не понимал, как можно плакать не от боли, но и от счастья. В тот вечер, третьего августа тысяча девятьсот восьмидесятого года тысячи советских людей в самых разных концах страны, занимающей одну шестую суши, плакали от счастья и гордости за свою страну и своих спортсменов. Народ СССР встречал восьмидесятые годы последнего века тысячелетия с высоко поднятой головой. Да и для многих людей всего мира эти Олимпийские Игры стали символом и подтверждением величия советского народа.

– Деда, бабушка, хватит плакать, наши же победили, что вы тут мокрое место развели? Можно я еще одно мороженое съем перед сном? – спросил Яс. В современном мире такое поведение назвали бы монетизацией сентиментальности.

Дед подтер слезу, обнял Яса и кивнул головой. А бабушка отправилась к своему пузатому холодильнику «Зил» за еще одной порцией мороженого. После такой церемонии закрытия с таким умопомрачительным салютом, который даже по телевизору выглядел фантастическим, у всех троих сон как рукой сняло. А Яс впервые в своей шестилетней жизни засомневался в правильности выбранного жизненного пути. Может, он, пока не поздно, будет спортсменом, а не космонавтом? Но сразу же одернул сам себя: дед таких легкомысленных метаний, узнай он о них, точно бы не одобрил.

Вместе с окончанием Игр не спеша подходило к концу и лето, а вместе с летом – и самый беззаботный и счастливейший период в жизни любого человека – раннее детство. Рай, в котором нет многих хищных вещей взрослого века. Что мог знать о них в наивные благословенные шестидесятые-семидесятые прекраснодушный битник Вознесенский или фантасты Стругацкие? Советская историография беззастенчиво вымарала все ужасы Гражданской и масштабы насилия ГУЛАГа, не вошедшие в официально одобренную версию. Яс жил в стране, снимавшей «Приключения Электроника» и «Тайну Третьей Планеты», а не экранизировавшей «Архипелаг ГУЛАГ» или «Один день Ивана Денисовича». А для детей помладше создававшей мультфильм «Голубой щенок», который озвучивали Градский, Миронов и Боярский. Никто в те времена и подумать не мог, как это название будет восприниматься следующими поколениями детей, говорящих на, казалось бы, том же самом русском языке.

Яс ничего об этом не знал, да и с чего было ему знать? Ему в неполные семь было очень уютно в его прекрасном мире. Он знал только, что его персональный рай, где всегда есть папа и мама, дедушка, две бабушки и одна прабабушка, нет предательства, насилия и разочарований, всегда был, есть и будет. Тихо и вокруг. Яс, находясь еще внутри этого рая, только в популярной тогда песне слышал, как неслышно, пока весь город спит, уходит детство. Но его-то пока никуда не уходило! А если со временем и соберется уйти, то он его никуда не отпустит.

Последние недели перед школой Яс часто торчал дома один – гулять за длинное лето уже надоело. По телевизору после Олимпиады почему-то передавали всякую муть, мультфильмов почти не было. Но Яс не унывал. Он включал проигрыватель и выбирал одну из трех своих любимых пластинок. Если настроение было романтическое, он ставил Анну Герман. Если энергичное – Аллу Пугачеву. А если задумчивое – песни к кинофильмам Исаака Иосифовича Шварца. Ясу очень нравилась сочная хлесткая русская фамилия Шварц. А вот древнерусские имена Иосиф и Исаак казались немного старомодными. Отчество бабушки, Надежды Иосифовны, было тому подтверждением.

Так вот, проигрыватель. Каждой семье по карману было купить один из них, красиво расставленных в длинные ряды на полках в магазинах электроники. У них был вполне обычный, с лучистыми блестящими алюминиевыми нашлепками на регуляторах громкости, баланса, НЧ и ВЧ. Колонки тоже были вполне заурядные, примерно 30 на 50 см, отделанные полированным деревом и тканью в мелкую серо-белую клетку на темном фоне. Задумчивое настроение у Яса было чаще всего, поэтому в то лето квартире 95 песни композитора Шварца из кинофильмов звучали чаще других. Благодаря нему Яс узнал о том, что кое-где шляпки для женщин делают из соломы для лошадей, что капли датского короля – очень хорошая пищевая добавка, специально разработанная для кавалеров (и очень уважал тех мужчин, кого удостоили этого звания, и кому рекомендовала эти капли певица); а также, что девушке можно обещать что угодно, кроме вечной любви на земле. Про то, что нежелательно обещать вечную любовь на небе в песне не говорилось ничего. Искусство – это всегда недосказанность, впоследствии прочитал Яс в одной книге. А тогда с этой песней в его душу вошла концепция преходящей земной любви и – как антипод – концепция вечной любви небесной.

Еще на этой пластинке один честный таможенник из царской России хорошо поставленным баритоном сожалел о том, что бессмертен и удачлив в любви. Будет удачлив, поправка. С честным таможенником в жизнь Яса в то лето, оказывается, входила концепция чуда и неисповедимости Господних путей. А следующей песней шла история про полную ему противоположность, очень неудачливого корнета. Которого к тому же постоянно обуревали громкие голоса. «Не то с небес, не то поближе («да-да», вставлял при этом Зиновий Гердт) раздались громкие слова», – пела какая-то женщина нагловатым голосом. То, что это поет его любимая мама-коза из фильма-сказки, Яс тогда и представить не мог. Фатальное невезение корнета было тем более непонятно, что про причины постоянного «нет» с небес слушателю не говорилось ничего. Яс не знал, что с этой песней в его бессознательное входила тогда концепция кармы.

На другой, романтической пластинке Анна Герман пела про единожды цветущие в жизни людей сады. Пела под аккомпанемент эстрадного оркестра, и профессиональная симфоническая полифония заполняла уши казахстанского дошкольника на Винорадова 178 не хуже, чем в зале московской консерватории. Драмы песни Яс, конечно, в то время еще не ощущал. «Другую встретил ты» из уст Герман звучало так по-доброму, с такой любовью, что, ничего, кроме чистосердечной радости за «него» и «другую» он тогда не чувствовал. И черешню скороспелую, да можно даже и зеленую, в те годы он тоже очень уважал. Здорово, что все у них там так полюбовно сложилось – что еще сказать? Правда, одно событие, которое случится буквально через пару месяцев, научит его глубже разбираться в смысловых оттенках этой песни, о чем тогда Яс тоже не подозревал. Как и о том, что тогда в его душу входила концепция бескорыстной жертвенной любви.