Слава Телегин - Большая Книга. Том 1. Имперский сирота [litres самиздат]

Яс запомнил эту очередь на всю жизнь, бесконечную, какую-то потустороннюю, как будто из загробного мира. Увидел он ее, когда они пошли смотреть на Ленина в мавзолей, и этой очереди его детская логика не могла найти подходящего объяснения. В тот день они встали очень рано, еще и шести утра не было. Позавтракали, дошли до метро, доехали до «Площади Революции». И тут Яс обомлел. На всю длину Красной площади, от Мавзолея до Угловой башни и дальше, заворачивая в Александровский сад, к могиле Неизвестного солдата (всех этих названий он, конечно, тогда не знал), протянулась самая, наверное, длинная очередь в мире. В Александровском саду она, как гигантская змея, заворачивала и шла обратно вдоль стены к Кремлевскому проезду себе навстречу. И это при том, что они приехали ранним утром, восьми часов не было. Медленно потянулись часы перемещения в человеческой реке. Ясу вспомнилась одна из его любимых сказок, «Маленький принц». Наверное, слон в животе того питона передвигался быстрее, чем они. Хорошо хоть, деду Мише было не утомительно, по крайней мере, внешне он выглядел свежим и подтянутым, хотя стоял в этой очереди в основном он. Яс с Аллочкой то и дело отбегали и прибегали, прыгали и садились на лавки, стоящие рядом, пили воду из питьевых фонтанчиков. А их невозмутимый дед мужественно плыл в этой очереди, миллиметр за миллиметром, шажок за шажком.

Соседи по очереди понемногу все перезнакомились, и дед постоянно с улыбкой обсуждал с ними что-то, но Яс их не слушал. Он все думал о Новодевичьем монастыре, брошюру о котором листал вчера вместе с дедом. Как красиво выглядели его белые стены и золотые купола! Он подумал, что будь Кремль белым, было бы намного праздничнее и светлее. А темно-красный – как будто на его стенах запеклась кровь. А может, так и было раньше? Может, тут тоже была война и убивали много людей, а потом, чтобы кровь не выделялась на стенах, покрасили их в красный цвет? Надо будет потом спросить у деда.

Серое, вовсе не летнее небо, встретившее их утром в Александровском саду, постепенно сменилось полуденной чистой лазурью и красивыми кучевыми барашками, когда, наконец, они вместе с очередью медленно выплыли на Красную Площадь. Яс моментально почувствовал прилив сил, словно он после многочасового пребывания на солнце вдруг прыгнул в бассейн с прохладной чистой водой. Усталости как не бывало. Он шаркал ногой по отполированной черной брусчатке (сосед по очереди им рассказал, что камень для нее в свое время привозили аж из самого Крыма), разглядывал известные каждому советскому человеку часы Спасской башни и огромный ГУМ. Но более всего, понятно, ему понравился собор Василия Блаженного. Разглядывая эти не от мира сего купола Яс снова испытал то непонятное чувство, которое овладело им в самолете при виде облаков. Как будто бы он уже где-то видел неземное сочетание красок этих куполов – не здесь, а в каком-то другом месте. Все оставшиеся минуты до входа в мавзолей Яс продолжал любоваться их узорами и сочетанием цветов, пока, наконец, их цель не оказалась от них в считанных метрах. Тогда внимание Яса с куполов переключилось на статные фигуры гвардейцев, застывших с оружием в руках по обеим сторонам от входа, словно они были не живые, а из крашенного дерева – про музей мадам Тюссо и возможности воска он тоже еще не знал. Яс вначале даже подумал, что это тоже прекрасно сделанные мумии, что эти солдаты вечно стоят на своих постаментах, охраняя покой самого главного вождя всех времен и народов.

Но тут началась смена караула, и деревянные статуи внезапно ожили, однако магия никуда не делась: таких точных отлаженных механических движений не способен был выполнить ни один человеческий организм (танец брейк-данс в СССР войдет в моду только через десять лет). Так что сомневаться уже не приходилось – солдаты в карауле точно были заколдованные, и те, кто стояли недавно, и те, кто сейчас становился им на смену. Но тут людской поток их внес в мавзолей.

Яс с дедом и Аллочкой очутились в темном коридоре, который после нескольких поворотов вдруг вывел их в довольно просторный, тоже темный зал. В центре зала на возвышении в стеклянном гробу, ярко подсвеченным со всех сторон, лежал тот, чьим именем были названы многие тысячи улиц, населенных пунктов, предприятий и организаций в стране, протянувшейся от Балтийского моря до Тихого океана. Сказать, что Яс был удивлен, увидев Ленина таким, значило не сказать ничего. Яс ожидал увидеть исполина, Титана, заснувшего вечным сном в своем мавзолее, а увидел совсем небольшого, обильно припудренного (у бабушки было много румян и пудры, так что этот цвет щек Яс прекрасно знал) лысого человека в белой рубашке, черном костюме, и черном же галстуке с изрядно рыжей от света софитов бородкой, намного ниже и субтильней даже их деда Миши. И, что удивительно, в очереди они ели двигались, а стоило им зайти внутрь, как их прогнали вокруг гроба таким быстрым галопом, что как следует разглядеть лежащего на возвышении легендарного вождя не оставалось времени. На выходе из мавзолея, Яс изо всех сил выворачивал шею, как тогда, в Одессе, у балкона с Атлантами, стараясь ухватить максимально возможное количество деталей, но, увы! Только общие черты лысого рыжебородого невысокого человека успел запечатлеть его острый детский взор, и поразительного в них не было ровным счетом ничего.

Яс тогда не представлял, конечно и доли того, какого масштаба достиг культ Ленина в начале восьмидесятых в СССР. КПСС, искоренив, как она тогда считала, навсегда Бога в массах в Советском Союзе, низведя даже само написание его имени (согласно правилам русского языка тех лет, слово «бог» следовало писать исключительно с маленькой буквы и никак иначе), а точнее, оставив его одним лишь дряхлым старушкам в косынках за оградою немногочисленных церквей, мечетей и синагог, создали из Ленина собственного идола, заменяющего божество, существование которого они так убежденно и яростно отрицали. Образ Ленина стал точно более вездесущим, чем любой другой лик, включая образ Иисуса во всем мире – промышленное производство бюстов и печатные станки работали в СССР без остановки. Яс прочитает потом, что более полутора тысяч его статуй в полный рост возвышались на центральных площадях абсолютно всех крупных городов СССР, да что там СССР – по всей планете. Европа, Азия, Африка и Америка… от Магадана до полярной арктической станции – каменные и металлические идолы «самого человечного человека» взирали со своих постаментов на людей самых разных убеждений, культур и цветов кожи. И это только статуи – небольшие бюсты в кабинетах руководителей и их замов – эти было вообще не сосчитать.

Профиль Ленина красовался на четырех крупнейших советских банкнотах: в десять, двадцать пять, пятьдесят и сто рублей. Яс, как и каждый школьник младших классов, конечно, носил в школе на груди октябрятскую звездочку с детским портретом кудрявого Ильича. Если кто-то приходил в школу без этой звездочки, то в тот же день в дневнике у несчастного появлялась соответствующая надпись красными чернилами. Потерять значок было тяжким советским грехом, и когда такое вдруг случалось, родители сразу же спешили в ближайший киоск восполнить эту сакральную потерю. Яс со своими однокашниками как-то даже затеял большую дискуссию на предмет того, ходил ли Ленин, когда он был жив, в туалет (особенно, по большому). Ни одна сторона тогда так и не убедила другую в правоте своей теории, а сам Яс, хоть тогда и встал на сторону тех, кто был уверен, что «ходил», в глубине души на сто процентов все же не был уверен в этом. А теперь этот светоч нового мира лежал перед ним в своем хрустальном саркофаге, и было отчетливо видно, что росту в нем немногим более, чем в семилетнем Ясе. «Все-таки, точно Ленин писал и какал», – думал Яс, выходя с дедом и сестрой из Мавзолея, и ему было немного неудобно перед самим собой за то, что только одна эта мысль и осталась у него в голове, после многочасового стояния в очереди и изумленного экспресс-осмотра сверкающего гроба. Был ли он разочарован? Скорее, ошеломлен. Впрочем, совсем недолго: скоро это событие было задвинуто им в глубины памяти порцией мороженого «Бородино», настолько редкого, что в родной Алма-Ате никто из его друзей и слыхом не слыхивал, а ведь оно было еще вкуснее эскимо! В общем, из всей их музейной московской эпопеи, больше всего положительных эмоций в результате принесли бивни мамонта.