Мэгги О'Фаррелл - Хамнет

— Как я?

— На особе, способной узнать о человеке то, о чем сам он еще даже не догадывается. Способной, лишь мельком взглянув на человека, проникнуть в его сокровенные тайны. Способной угадать, что он собирается сказать — или не сказать — еще до того, как он откроет рот. В общем, ваш дар, — заключил он, — сулит и счастье, и мучение.

— Увы, это происходит помимо моей воли. — Она пожала плечами. — Я никогда не стремилась…

— Да, у меня есть деньги, — щекоча губами ее ухо, прошептал он, — много денег.

— Много? — Она изумленно приподнялась с подушки.

Она уже поняла, что его дела идут успешно, хоть еще и не освоилась с такой новостью. Ей вдруг вспомнился тот дорогой браслет, который она тайно закопала в курятнике, засыпав пеплом и костяными обломками.

— Как же вам удалось заполучить деньги?

— Только не говорите моему отцу.

— Отцу? — повторила она. — Я… я не скажу, конечно, но…

— Вы смогли бы уехать отсюда? — спросил он, поглаживая ее по спине. — Мне хотелось бы увезти вас с девочками отсюда со всеми вещами, чтобы вы поселились в другом месте. Подальше отсюда… от этого дома… мне хочется, чтобы вы жили в новом, нашем собственном доме. Но сможете ли вы уехать отсюда?

Агнес задумалась. Она обдумала его вопрос со всех сторон. Представила себе новый дом, возможно, на городской окраине, с одной или двумя комнатами, где будут жить ее дочери. С садовым участком; с выходящими на него окнами.

— Мне все равно, раз его здесь нет, — наконец печально ответила она.

Его рука замерла, перестав ласкать ее спину.

— Я искала его повсюду, — продолжила Агнес, стараясь говорить спокойно, но ее тоска невольно сквозила между словами, — все ждала и ждала. Ждала его знака. Не знаю, где он сейчас, но здесь его точно нет.

Он опять привлек ее к себе, мягко и осторожно укрыл одеялом, словно опасаясь сломать ее хрупкое спокойствие.

— Я позабочусь об этом, — сказал он.

Посредником в приобретении дома он попросил стать Бартоломью. «Я не могу, — писал он ему в письме, — просить об этом никого из моих братьев, поскольку они могут разболтать все отцу». И в заключение спрашивал, согласится ли Бартоломью помочь ему в таком деле?

Бартоломью обдумывал просьбу зятя. Он положил письмо на каминную полку и во время завтрака то и дело поглядывал на него.

Джоан, взволнованная появлением в доме этого письма, сновала взад-вперед по столовой, пытаясь выяснить, о чем говорилось в письме «этого парня», как она называла мужа Агнес. Она настаивала на своем праве узнать его содержимое. Неужели он хотел занять денег? Верно? Скорее всего, наделал долгов в Лондоне? Она всегда считала его никчемным. Она раскусила его подлую натуру с первого взгляда. И до сих пор горевала, что Агнес упустила свой шанс ради такого бездельника. Неужели он просил Бартоломью одолжить ему денег? Она надеялась, что Бартоломью даже не подумает расщедриться. Ему же надо заботиться о своей ферме, о детях, не говоря уже о многочисленных сводных братьях и сестрах. В таком деле он должен прислушаться к ее, Джоан, мнению. Но прислушается ли он? Прислушается ли?

Бартоломью продолжал молча есть свою овсянку, спокойно загребая ее ложкой и отправляя в рот, словно не слышал ни единого вопроса мачехи. Его жена, занервничав, пролила молоко, половину на пол, половину в огонь, и Джоан принялась бранить ее, опустившись с тряпкой на колени, чтобы вытереть лужу. Тут же захныкал ребенок. Жена пыталась оживить огонь, сгребая угли.

Бартоломью отодвинул миску с остатками каши. Он встал из-за стола и направился к выходу, а Джоан все трещала что-то ему вслед, как встревоженная сорока. Нахлобучив шляпу на голову, он вышел из дома.

Он обошел пастбища к востоку от «Хьюлэндса», где земля последнее время стала заболачиваться. Потом вернулся на ферму. Его жена, мачеха и дети опять собрались вокруг него, интересуясь, не получил ли он плохих новостей из Лондона. Пытались выяснить, что там случилось? Джоан, естественно, уже заглянула в письмо, и оно явно побывало в руках всех обитателей дома, но ни она сама, ни жена Бартоломью не умели читать. Кое-кто из детей уже научились грамоте, однако не сумели понять почерк их таинственного дяди.

По-прежнему оставляя без внимания вопросы женщин, Бартоломью достал бумагу и перо. Осторожно окунув кончик пера в чернила, он написал ответ своему зятю, сообщив, что согласен помочь ему.

Спустя несколько недель Бартоломью отправился на поиски сестры. Сначала заглянул к ней домой, потом на рынок, откуда — по совету жены пекаря — направился к сельскому дому, небольшой мрачноватой лачуге по дороге к мельнице.

Когда Бартоломью открыл дверь этой лачуги, Агнес как раз накладывала припарку на грудь старика, лежавшего на соломенном тюфяке. В комнате было сумрачно; он сумел разглядеть лишь фартук сестры да ее белый чепец; в нос ему ударила резкая вонь человеческих испражнений, сырого земляного пола и еще какой-то дряни — похоже, старой блевотины.

— Подожди немного на улице, — тихо сказала она брату, — я скоро выйду.

Он стоял на улице, похлопывая перчатками по ноге. Увидев приближение сестры, он отошел немного от двери дома этого больного старика.

Они направились в сторону города, Агнес пристально взглянула на брата; он почувствовал, как она изучает его, оценивая настроение. Выждав минуту-другую, он забрал у нее корзину. Ему хватило быстрого взгляда, чтобы заметить среди ее содержимого матерчатый сверток, из которого выглядывали какие-то сухие травы, закупоренную бутылку, немного грибов и наполовину сгоревшую свечку. Бартоломью подавил вздох.

— Не надо бы тебе ходить по таким трущобам, — сказал он, когда они подходили к рыночной площади.

Она поправила рукава, но промолчала.

— Не стоит, — повторил он, понимая, что его слова не воздействуют на сестру, — тебе нужно заботиться о своем здоровье.

— Он умирает, Бартоломью, — коротко пояснила она, — и у него никого нет. Ни жены, ни детей. Все умерли.

— Если он умирает, зачем ты пытаешься лечить его?

— При чем тут лечение, — блеснув глазами, она посмотрела на него, — я лишь пытаюсь облегчить его уход, облегчить мучения. Разве не все мы заслуживаем такой малости на пороге смерти?

Она попыталась забрать у него свою корзину, но Бартоломью не отдал ее.

— Почему ты сегодня в таком плохом настроении? — спросила она.

— О чем ты толкуешь?

— Из-за Джоан, — сказала она и, бросив наконец бессмысленные попытки забрать корзину, пристально взглянула на него, — верно?

Бартоломью вздохнул, взяв корзину в другую руку, подальше от Агнес, чтобы окончательно лишить ее возможности дотянуться до нее. Он искал сестру вовсе не для того, чтобы говорить о Джоан, однако глупо с его стороны было бы думать, что Агнес не заметит его испорченного настроения. Сегодня за завтраком у него с мачехой разгорелся очередной спор. Он давно копил деньги на перестройку дома, планируя пристроить верхний этаж и несколько новых комнат со стороны двора — ему осточертело спать вместе с оравой детей, вечно брюзжащей мачехой и беспокойными животными. Джоан с самого начала пыталась помешать его планам.