Мэгги О'Фаррелл - Хамнет

А на сцене продолжали твердить его имя, все эти актеры перебрасывались им, словно какой-то фишкой в игре. Гамлет, Гамлет, Гамлет… Казалось, оно имело отношение к этому призраку, к ходящему мертвецу, принявшему облик призрака.

Агнес не могла понять, почему ей приходится слышать это имя из уст людей, которых она не знала и никогда не узнает, почему они твердят его для какого-то старого покойного короля. Зачем ее мужу понадобилось использовать его? Почему он притворился, что это имя для него значило не больше, чем своеобразный набор букв? Как он мог украсть это имя, лишить его всего того, что оно воплощало, отбросив все то, что оно когда-то вмещало в себя? Как мог он взять свое перо и написать его на бумаге, разрушив связь этого имени с их сыном? Бессмысленность какая-то. Это пронзало ей сердце, опустошало душу, грозило разорвать ее на части, потерять саму себя, опять потерять сына и мужа и все то, что было между ними общего, все то, чем они были друг для друга. Ей вдруг вспомнились те ужасные головы на мосту с обнаженными зубами, уязвимыми шеями, с застывшим выражением страха, вспомнились с таким ужасом, словно она стала одной из них. Она чувствовала, как внизу тихо журчала река, как раскачивались на ветру их бестелесные головы, слышала их безголосые и бесполезные стенания.

Она должна уйти. Она покинет этот зал. Найдет Бартоломью, сядет на изнуренную лошадь, вернется в Стратфорд и напишет мужу письмо, сообщив: «Не приезжайте домой, никогда больше не возвращайтесь, живите в своем Лондоне, наша семейная жизнь закончилась». Она увидела все, что нужно. Именно этого она и боялась: он воспользовался самым святым и любимым из имен, смешал его с кучей посторонних слов ради какого-то театрального зрелища.

Ей думалось, что, придя сюда и посмотрев спектакль, она сумеет заглянуть в сердце своего мужа. И, возможно, это поможет ей вернуться к их прежней жизни. Она думала, что такое имя на афише могло означать нечто особенное, что он собирался объяснить ей. Некий символ, в каком-то смысле, знак, как протянутая в призывном жесте рука. По дороге в Лондон она думала, что вскоре, вероятно, сумеет понять его отстраненность и молчание, последовавшее за кончиной их сына. Однако сейчас ей стало ясно, что она не способна понять, что таится в сердце ее мужа. Его сердце заполнено только одним: деревянной сценой, разглагольствующими актерами, заученными речами, обожанием зрительской толпы, шикарно разодетыми шутами. Всю свою жизнь она гонялась за призраком, за призрачной мечтой, тешила себя иллюзией. Поправив шаль на плечах, она подобрала юбки, уже собираясь встать и покинуть и мужа, и его труппу, когда ее внимание привлек вышедший на сцену юноша. «Что за юноша, — подумала она, нервно развязывая и опять завязывая концы шали, — он же еще не мужчина. И не парень… просто мальчик на пороге юности».

Его явление было подобно обжигающему удару хлыста по коже. Золотистые волосы вздымались надо лбом, легкая подпрыгивающая походка, нетерпеливое вскидывание головы. Руки Агнес бессильно упали. Шаль соскользнула с ее плеч, но она даже не подумала поднять ее. Она не сводила пристального взгляда с этого мальчика; она смотрела на него неотрывно, словно боялась, что он исчезнет. Она почувствовала странную пустоту в груди, кровь застыла в ее жилах. Небесный диск над ней словно придавил ей голову, придавил весь театр, будто закрылась крышка огромного котла. Леденящий душу холод сменялся удушающей жарой; ее обуревали противоречивые желания, то хотелось вскочить и уйти, то остаться здесь, на этом месте, на всю оставшуюся жизнь.

Когда король, обращаясь к мальчику, произнес: «Гамлет, сын мой», — Агнес ничуть не удивилась. Естественно, это правда. Естественно. Кем же еще он мог быть? Она видела своего сына повсюду, беспрестанно, все эти четыре года, и вот он перед ней. «Он и не он. Он и не он», — эти мысли молоточками стучали в ее голове. Ее сын, ее Хамнет, или Гамлет, уже умер, похоронен на церковном кладбище. Он умер еще мальчиком. Теперь от него остались в могиле лишь белые обглоданные кости. Но, однако, вот же он, уже юноша — каким он мог быть сейчас, если бы дожил, — стоял на сцене, ходил, как ее сын, говорил голосом ее сына, произносил слова, написанные для него отцом ее сына.

Она сжала голову ладонями. Волнение переполняло ее: она сомневалась, сможет ли вынести такое переживание, сможет ли объяснить и принять его всей душой. Непостижимо. На мгновение ей показалось, что она сейчас упадет, исчезнет в море этих голов и тел, распластавшись без чувств на твердой, утоптанной множеством ног земле.

Но внезапно на сцену вернулся призрак, и этот юноша Гамлет заговорил с ним: он пребывал в ужасе, гневе, в смятении, и Агнес мгновенно исполнилась старым знакомым порывом, словно вода прорвалась в пересохшее русло. Ей захотелось приласкать того юношу; обнять, успокоить и утешить его — она должна помочь ему, даже если это будет последним делом в ее жизни.

Юный Гамлет на сцене слушал слова духа его отца, старого Гамлета, этот призрак поведал ему о том, как он умер, как яд проник в его тело «словно ртуть», и юный актер внимал его словам, точно как ее Хамнет. Точно так же склоняя голову и прижимая пальцы к губам, когда слышал нечто такое, что не мог сразу уразуметь. Разве это возможно? Она не понимала, она уже ничего не понимала. Откуда мог этот актер, этот юноша узнать, как стать копией ее Хамнета, ведь он никогда не видел и не встречался с ее мальчиком?

Знание снизошло в ее туманные мысли, как солнце после летнего дождя, она начала протискиваться поближе к сцене через плотную толпу зрителей: ее муж, похоже, овладел тайнами алхимии. Он отыскал похожего мальчика и все ему рассказал и показал, как говорить, как стоять, как поднимать подбородок и склонять голову, только так и не иначе. Он проводил репетиции, преобразуя натуру юноши и создавая нужный образ. Он написал для него роль, указав, как надо говорить и как слушать. Она попыталась представить такие репетиции, понять, как ее мужу удалось так точно, так живо научить его и какое он испытал чувство, когда этому актеру впервые удалось точно воспроизвести походку и тот разрывающий сердце наклон головы. Возможно, ее муж говорил: «Не забудь расстегнуть дублет, оставь распахнутым ворот, и твои туфли должны быть потертыми, а теперь намочи волосы и зачеши их назад, чтобы поднялись надо лбом, да-да, именно так».

И вот на сцене появились два Гамлета, живой юноша и его умерший отец. Гамлет одновременно и жив, и мертв. Ее муж вернул его к жизни единственным возможным для него способом. По словам этого призрака она поняла, что ее муж, сочиняя эту роль, поменялся местами со своим сыном. Смерть своего сына он заменил собственной смертью; отдав себя во власть смерти, он воскресил мальчика.