Сергей Заграевский - Архитектор его величества

И по сей Божий день мы трудимся в мастерской Ганса из Мильбаха. Я работаю на строительстве деревянной церкви на месте сгоревшей. Нас, плотников, на сей строительной площадке трое, есть еще двое подсобных работников. Все, кроме меня, русские, и я над ними старший — не потому, что искуснее их в плотницком деле, а потому, что соотечественник Ганса. Должен сказать, что хозяин не только никогда не поднимает руку на мастеровых, но и умудряется поддерживать в своей мастерской довольно хорошие отношения, и драки здесь происходят преимущественно по большим церковным праздникам, когда многие русские отдыхают от работы и напиваются.

В целом, брат мой во Христе, по сравнению с галерной каторгой Сотко Сытиныча работа у Ганса вполне сносна, и за нее хоть что-то платят. Именно что-то. Как еще можно назвать плату, которой хватает только на кашу, яблоки и хлеб? Брат Северин зарабатывает больше меня — он вырезает фигурные завершения крыш и оконные наличники, и его мастерство уже известно во всем Пскове. Но даже если откладывать каждый месяц по половине наших заработков и не покупать никакой одежды, то на проезд до богоспасаемой Священной Римской империи придется копить не менее полугода. А теплую одежду волей-неволей скоро придется покупать: начинается осень, а за нею с неминуемостью придет морозная русская зима.

Слава Всевышнему, что я нашел в себе силы написать тебе сие письмо дрожащими от усталости мозолистыми руками. Извини меня не только за плохой почерк, но и за плохой пергамент: даже на самый дешевый, что я нашел на торгу, нам с Северином пришлось копить больше недели. А чтобы отправить тебе послание с отъезжающими в Гамбург английскими купцами, пришлось копить еще неделю. И так в поте лица зарабатывают свой хлеб все здешние простые люди, так ничтожно оплачивается их труд! Если бы я не так уставал от плотницкой работы, то неизбежно задумался бы о справедливости мироустройства.

Высокопреосвященный мой архиепископ Конрад, я принимаю свалившиеся на меня на старости лет страдания и тяготы с должным христианским смирением, терпением и всепрощением — ведь плотником работал и святой праведник Иосиф Обручник. Но все же надеюсь быть более полезным на строительстве имперских соборов, нежели псковских деревянных церквей. Буду бесконечно признателен, если его величество отправит за мною своего посла или хотя бы пришлет денег на дорогу домой. Найти меня можно во Пскове, в древодельной мастерской Ганса из Мильбаха, в доме для мастеровых. Я здесь живу и работаю под именем Людвига из Кельна, и мне иногда даже не верится, что я аббат фон Розенау.

Благодать Божия да пребудет с тобою всю твою жизнь. Аминь.

Несчастный земляк твой Готлиб-Иоганн

[номер по описи Венской библиотеки: XII-34-5836/B-VII]

ЕГО ВЫСОКОПРЕОСВЯЩЕННОМУ СИЯТЕЛЬСТВУ КОНРАДУ, АРХИЕПИСКОПУ ВОРМССКОМУ, В МИРУ ГРАФУ ФОН ШТАЙНБАХУ, ОТ ГОТЛИБА-ИОГАННА, В МИРУ БАРОНА ФОН РОЗЕНАУ, БОЖИЕЙ МИЛОСТЬЮ НАСТОЯТЕЛЯ АББАТСТВА СВЯТОГО АПОСТОЛА ПАВЛА В ВОРМСЕ

ПИСАНО В ГОРОДЕ ПСКОВЕ В ДВАДЦАТЬ ВОСЬМОЙ ДЕНЬ СЕНТЯБРЯ 1157 ГОДА ОТ Р. X.

Слава Иисусу Христу и ныне и присно и во веки веков, высокопреосвященный и сиятельный Конрад, любезный мой архипастырь и брат во Христе!

В двадцать пятый день сентября я, как и каждодневно, плотничал в Запсковье. Следующий день был праздником святого евангелиста Иоанна Богослова, да будет благословенно его имя. Ты не забыл, дорогой мой земляк, что это день моих именин? Надеюсь, что не забыл, в душе поздравил меня и, может быть, даже поднял чашу за мое здоровье. Но здесь поздравлений я не ждал, ибо, как тебе уже, наверное, известно из моего предыдущего письма, был вынужден жить во Пскове под именем Людвига из Кельна. И я спокойно подгонял стропила, размышляя о святом библейском праведнике Иове, бренности земного благополучия и превратностях человеческой судьбы.

И тут я сверху увидел спешившего к нашей строительной площадке Ганса из Мильбаха во главе целой толпы людей в богатых одеждах и высоких шапках: по русским обычаям, чем выше шапка, тем именитее боярин. Некоторые были с мечами — видимо, дворяне, что для Пскова довольно большая редкость. Ганс что-то говорил и показывал на меня. В моей голове пронеслось множество беспокойных мыслей, но тут рядом с Гансом я узнал брата Северина и, главное, славного боярина Ратибора Борисовича.

Я едва не упал с крыши: моя радость была настолько велика, что я не чувствовал ни рук, ни ног, глаза заволокло туманом, даже уронил свой топор. Когда мне помогли спуститься, я не выдержал и расплакался на груди Ратибора. Воистину блаженны плачущие, ибо они утешатся.

Когда я немного пришел в себя, Ратибор представил меня Луке Онцифоровичу, благообразному купцу лет семидесяти от роду, который является псковским посадником: на Руси так называются бургомистры.

Лука пригласил меня, Ратибора и Северина пожить у него и сказал, что сегодня вечером дает званый ужин для наиболее именитых жителей города и сочтет за честь видеть нас на сем ужине. Разумеется, мы с благодарностью приняли приглашение. Я хотел было сказать, что прежде надо зайти к Гансу за вещами, но вспомнил, что все мои здешние пожитки — куча неприглядного тряпья, а небольшой кошель с ничтожными накоплениями я всегда носил с собою, ибо опасался оставлять его в избе для мастеровых: кражи у соседей здесь редки, но все же мне не хотелось вводить ближних в искушение. И мы сразу отправились к посаднику, попрощавшись с Гансом и выразив друг другу благодарность: он мне — за хорошую работу, я ему — за приют. Я в тот миг был так счастлив, что выразил бы искреннюю благодарность даже Сотко Сытинычу с Данилой, окажись они рядом.

Ганс высказал мне укор, что я не открыл ему, кто я на самом деле, дабы он мог обеспечить мне достойные условия жизни. Я в ответ выразил сожаление, хотя на самом деле, откровенно говоря, и сейчас не жалею, что не доверился сему скользкому и хитрому человеку.

Не забыл я, брат мой во Христе, попрощаться и со своими товарищами по плотницкой работе, пообещав оказать им посильную помощь. И обещание свое я сдержал: вечером спросил у Ратибора, сколько денег мы можем пожертвовать им, тот назвал сумму, равную заработку сих плотников примерно за год, и деньги были тут же отправлены с одним из слуг.

Подходя к великолепному терему Луки Онцифоровича, я несколько устыдился своей неприглядной и истрепанной одежды, но Ратибор тут же снял с себя великолепный красный плащ и набросил мне на плечи. Меня даже, прости Господи, забавляло, что сей боярин обращается со мною будто с человеком, только-только оправившимся от тяжкой болезни или смертельно усталым. Я ведь в тот день даже устать по-настоящему не успел: проработал меньше половины дня. Да и вообще плотницкий труд пошел на пользу моему здоровью: если раньше я страдал изжогой, одышкой, частыми простудами и бессонницей, то во Пскове все это, слава всемогущему Господу, как рукой сняло.