Сергей Заграевский - Архитектор его величества

Но поскольку оказалось задето достоинство императорского архитектора, я стоял на своем с упрямством, достойным не франконца, а шваба: не в обиду будь это сказано его величеству, но он, сам являясь швабом, не может не ведать, что швабское упрямство вошло у нас в пословицу.

Тогда Вышата пригласил Прокла, одного из своих помощников, объяснил ему все мои подозрения и повелел взять лодку, сделать вид, что он — зажиточный крестьянин и прибыл на заработки, наняться перевозчиком в артель к Евстафию Миронеговичу, войти в доверие либо к самому Евстафию, либо к какому-нибудь десятнику и попытаться что-нибудь разузнать. Прокл имел вид вполне крестьянский, хотя, как я позднее узнал, является сыном знатного боярина. Так что надежда на успех его миссии была.

Прошло месяца полтора. Из-за недостатка камня я был вынужден остановить возведение церкви на стрелке Нерли и Клязьмы и все силы бросить на храм в самом Боголюбове. Здание росло, Господь хранил нас от несчастных случаев на строительной площадке, но на душе у меня не было спокойно ни на минуту, особенно когда я бросал взгляд с кромки боголюбовского обрыва на заброшенный рукотворный холм на речной стрелке. Приезжал князь, спросил, почему не продвигается второе строительство, я все откровенно рассказал, Андрей Георгиевич помрачнел, сказал, что поговорит с Вышатой, и уехал.

А еще месяц спустя ко мне пришел дворцовый чиновник и пригласил присутствовать на княжеском суде по делу о хищении камня. Получается, старого Готлиба не подвели опыт и глазомер, и камень действительно похищали! А вскоре я понял и то, кому и зачем сие понадобилось.

Суд проводился на главной площади Владимира, рядом со строительной площадкою нового городского собора. Из досок был сбит высокий помост, с одной стороны которого на высоком троне восседал князь Андрей, с другой — стояла целая толпа обвиняемых, окруженная стражей. Среди обвиняемых я узнал и своего помощника Якова Осиповича, и подрядчика перевозок Евстафия Миронеговича, и начальника каменоломен Яня Лукича, и — что меня почему-то огорчило более всего — Микиту из Бремболы, того самого славного парня, который после нападения волков на пути из Москвы отогревал меня своим теплом и учил русской грамоте.

Вокруг помоста стояли бояре, за ними толпился народ. Я не стал проталкиваться вперед и остался посреди толпы. Вышата Никифорович с поклоном подошел к трону и зычным голосом доложил обвинение. И вот что я узнал.

Оказывается, многие перевозчики, забирая камень из каменоломен, не доставляли его в Боголюбов, а по сговору с Евстафием довозили до середины пути и сгружали в глухом лесу около одного из притоков Клязьмы. Имела место вот какая злокозненная хитрость: начиная с осени сии запасы должны были поставляться в столицу под видом только что добытого камня, то есть добычу можно было потихоньку сократить, присваивая львиную долю денег, пищи, дров и прочих земных благ, выделяемых князем на каменоломни.

Когда я двадцать лет назад строил в Палестине, то сталкивался с подобным лихоимством, но там оно происходило несравненно более скромно: немного завышалась разница между привезенным на строительную площадку и использовавшимся для строительства камнем, и сию разницу вороватые подрядчики списывали на большие, нежели на самом деле, отходы при обтеске. Здесь же ничего не надо было даже списывать на отходы: количество и добытого, и перевезенного белого камня занижалось почти в два раза, и все. В целом размах воровства камня в Суздальской земле выглядел впечатляюще: если перевести его на размеры имперских храмов, то получится, что украли капеллу Карла Великого в Аахене, а если учесть и количество наших церквей, то, наверное, великий императорский собор в Шпайере вкупе с соборами в Вормсе и Майнце.

Прокл, нанявшись к Евстафию под видом крестьянина с лодкою, смог войти к нему в доверие и через некоторое время уже сгружал камень на тайном складе у притока Клязьмы. Разумеется, вскоре сей склад был оцеплен воинами Вышаты Никифоровича. Оставалось только отлавливать приплывающих туда перевозчиков, среди которых оказался и Микита. Вот, оказывается, почему он не захотел работать на моем строительстве: неправедным путем он зарабатывал гораздо больше, ибо Евстафий щедро награждал своих сообщников.

Никого даже не пришлось пытать: с открытием Проклом тайного склада все стало ясно, и все обвиняемые признали свою вину, кроме Якова Осиповича и Яня Лукича. И если Яков, действительно, судил обо всем только по отчетам и мог не ведать темные дела Евстафия Миронеговича и его подручных, то Янь — не мог не ведать, ибо начальствовал над каменоломнями. И все же Янь Лукич вышел вперед и стал говорить с гордым видом, что его, благородного дворянина, обманывали, что он не знал, что происходит у него при добыче и вывозе камня, и что все отчеты составлял Евстафий. На это Прокл заявил, что сам видел, как Евстафий и Янь делят гривны. Янь начал кричать, что это ложь, и пусть его с Проклом рассудит Божий суд.

Андрей Георгиевич слушал все это с бледным лицом, искаженным будто бы от боли. Услышав, что Янь требует Божьего суда, он вскочил с трона и с криком: «Вот тебе Божий суд!» выхватил меч и снес наглому вору голову. Да простит меня Господь, но мысленно я одобрил сей поступок князя, несмотря на нелюбовь к казням и кощунственность его слов. Одобрили и все стоявшие на площади, даже шапки от радости вверх стали кидать.

Князь, с ног до головы забрызганный кровью, вернулся на трон и огласил свой приговор остальным обвиняемым, лежавшим ничком и умолявшим о пощаде. Работники, возившие камень на тайный склад, были приговорены к наказанию кнутом и конфискации их лодок и саней. Якова Андрей от наказания освободил, но обязал оплатить перевозку камня с тайного склада во Владимир. Евстафию же предстояло быть провезенным по всем городам княжества и в каждом городе битым кнутом, он же должен был в это время кричать о своей вине перед князем и Богом. Потом его ждало повешение. Все имущество сего вора было конфисковано. Та же участь постигла и имущество Яня Лукича.

Перевозку камня взял на себя сам Вышата Никифорович, призвав для этого множество воинов и крестьян, отбывающих княжеские повинности, и уже в июле на стрелке Нерли и Клязьмы закипела работа. Шла она быстро, ибо начиналась перед рассветом и заканчивалась после заката, прерываясь только на ночь, а летние ночи коротки. Яков Осипович, со дня суда ни разу не улыбнувшийся и не взглянувший мне в глаза, набрал более сорока дополнительных работников. Для строительства сей церкви князь Андрей Георгиевич велел подобрать самые лучшие сорта камня: строго говоря, белый камень — не совсем белый, он бывает и желтоватым, и розоватым, а для сего храма стали подбирать именно белый.