Лариса Шкатула - Казачья доля: воля-неволя

Теперь его беспокоил тот момент, когда он станет забирать из табуна семь своих, добытых в бою, лошадей, и кто-то заметит, что эти четыре вороных – вовсе не его!

Вчера обоз пересек границу России, и все ближе оказывался к тем местам, откуда Семен мог – он уже выспросил для себя разрешение хорунжего, за хорошую службу, на недельку посетить своих родных и отвезти им трофеи. Включая то, что было добыто Василием Бабкиным. Покой в его душу придет лишь тогда, когда он отъедет от обоза на несколько верст и будет уверен, что обратно его уже не вернут…

На подходе к Екатеринодару его вызвал к себе хорунжий. Семен обрадовался: отпускают домой, чтобы он мог ехать в станицу, не заходя в город.

– Не придется тебе, Гречко, дома побывать, – «обрадовал» его командир. – Штаб помощи запросил. Мы приняли решение: оставить при обозе несколько верховых – завтра его у города встретят, а нам приказано отправляться на помощь двум нашим полкам: завязли они в войне с горцами. Турецкие агенты по Кавказу, вишь, шатались, уговаривали всех горцев против русских выступать, большинство-то отказались, а эти… Да ты не расстраивайся. Домой по ранению урядника Приходько отправляю, с ним казака на подмогу, вот он заодно и твоих коней отведет, родителям скажет, что ты жив-здоров, и сестре дурную весть сообщит… Ты прости, что я так все в кучу намешал, и хорошее, и плохое, но у меня сейчас голова другим занята… Иди, передавай уряднику все, что заработал. И вот, если кто спросит, я тебе записку написал: семь коней, взятых с бою. Обычно никто не спрашивает, но мало ли.

Семен откозырял офицеру и отправился снаряжать урядника своим добром. С одной стороны, это хорошо, что все собирается в спешке. Скорее всего, никто и не обратит внимание на то, каких лошадей Гречко себе забирает, а с другой – Семен может, и в самом деле, показать записку хорунжего и на все вопросы отвечать, что это офицер так распорядился.

Все прошло гладко, без вопросов и задержек. В части сопровождения царила суматоха. Надо сказать, что после войны казаки расслабились, и уже не так дотошно выполняли свои обязанности. Кто-то позволял себе дремать, прямо в седле. Кто-то договаривался с товарищем и укладывался на телеге поспать за прошлые недосыпы.

Но вот что, ко всему прочему, помогло Семену отправить своих лошадей, не вызывая ни у кого подозрения… В числе семи лошадей была одна рыжая кобыла. Такой яркой окраски Семен прежде не видел. Но раз она ему досталась, то почему было не взять? Вот все и обращали на нее внимание. Можно сказать, кобыла эта внимание как раз и отвлекла.

Семен отсчитал золотые монеты для сестры, для отца-матери, в полной уверенности, что их потратят не на пустяки, а дождутся, когда он сам вернется, чтобы стать признанным коннозаводчиком. На мгновение из его груди даже ушла тревога. Он вернется! Все будет хорошо!

Приходько был человеком честным до мелочности. Он все пересчитал, все пожелания Семена на обрывке газеты записал, и обещал доставить передачу в целости и сохранности.

Себе Семен оставил совсем немного денег. Да и зачем они ему на службе? Он вполне может обходиться малым.

Когда урядник с приданным ему в помощь казаком-станичником отъехал от обоза, Семен перекрестился. Но он и думать не думал, что все пойдет вовсе не так, как должно было идти…

Когда урядник прибыл в Млынку, первым делом зашел доложиться атаману. Он сообщил ему нерадостную весть о трех убитых, в том числе и уряднике Бабкине, и о том, что должен отвезти к дому Гречко семь лошадей, да кое-что еще из подарков родителям, брату Грише…

– Деньги отвези, – решил Иван Федорович, – сейчас Михаилу Андреевичу деньги, ох, как нужны. Надо же, так совпало: умерла мать Гречко, Зоя Григорьевна, завтра похороны… А что касаемо лошадей… Михаилу сейчас не до них. Поставь пока ко мне в конюшню, а уж потом, после похорон, зайду к нему, поговорим, есть ли у него в конюшне место? Может, еще дополнительно строить придется. Какую-нибудь времянку. Трофейных коней покормим пока за счет общих денег – все ж таки добыча георгиевского кавалера!

– Зоя Григорьевна умерла! – пробормотал себе под нос урядник Приходько. – Вроде, еще не старая была. Такая справная, фигура, как у девушки…

– Так ото ж! Была как девушка, а потом в одночасье сгорела. И десяти дней не прошло. Ёсич сказал, саркома. Это опухоль такая, быстротечная, ничего нельзя было поделать.

– А Семен с сотней в рейд пошел, горцев усмирять. И не знает, что его мать…

– Ничего не поделаешь, – вздохнул и Павлюченко. – Такова наша казацкая доля, что не успеваем мы на похороны матерей наших.

Урядник мог бы сначала зайти домой, там его тоже ждали, и было, чем одарить своих родных, но он решил вначале зайти к Любе Бабкиной, сообщить ей нерадостную весть.

Вещи ее мужа уложили в его же объемистый мешок, куда Семен сунул мешочек с золотыми монетами и награды Василия.

Едва он остановился у плетня, Люба сама выбежала ему навстречу, вся в черном, сквозь которое будто пробивался солнечный свет. Такая это была девушка, что даже в горе от нее светлый лучик исходил. «Ну да, у нее же мать умерла, – вспомнил Приходько. – И теперь я еще горя добавлю». На мгновенье он даже заколебался, говорить ли ей о смерти Василия. Но тут же отмел эту мысль: кто знает, может горе одно за другим не так тяжело воспримется, как в отдельности.

Люба незадолго до того как раз прибежала в дом свекра и свекрови, чтобы предупредить их, что она останется пока у отца. От того, что на нее навалилась сразу такая куча дел, смерть матери принималась ею как-то отстраненно. Отец, убитый горем, был ей не помощник. И, хотя пришли две его невестки – жены родных братьев Михаила Андреевича, все равно она оставалась хозяйкой в родительском доме.

И, надо же, казак, не иначе, привез ей привет от мужа. Она так и сказала:

– Вы привезли привет от моего мужа?!

Но тут же улыбка сползла с ее лица.

– Прощальный привет, – буркнул урядник, смущенный необходимостью быть дурным вестником. Но что же тут поделаешь!

– Вася… он жив? Ранен? Он лежит в госпитале…

– В сырой земле он, дочка, лежит, – вздохнув, сказал Приходько, хотя ему самому было всего тридцать лет, передавая Любе мешок с вещами.

– Мама! – выкрикнула Люба, оборачиваясь по спешащую по двору свекровь. – Васю убили. Его вещи…

Она почувствовала, как острая боль, возникшая в сердце, стала расти, расти, пока не заполнила ее всю, до конца.

А очнулась уже от того, что у нее на груди лежит мокрое холодное полотенце, свекровь гладит ее по голове и приговаривает:

– Любочка! Любочка!

А приехавший казак что-то бубнит свекру.

– … У Василия в полку еще лошади остались, но некогда было отбирать. Вернутся казаки из похода, пригонят…