Ирина Сукневич - Битва на поле Куликовом

Эти два встретившихся потока вздыбились, наткнувшись друг на друга. И стали топтать татары один другого, ибо негде было им расступиться.

Молниями сверкали мечи и сабли, жужжали неумолчно стрелы, кричали раненые, падали убитые…

Уже закатилось солнце за край земли, сгустились сумерки, наступила ночь, а татары все бежали.

Много их утонуло в реке, а еще больше осталось лежать на берегу Вожи. Немало пало тут и русских.

Утром густой туман скрыл всех, а когда он рассеялся, князь Дмитрий послал погоню, но татар и след простыл. Бросили все: шатры, телеги, груженные добром.

Отслужили русские по своим убитым ратникам молебны, насыпали на братских могилах высокие холмы.

Как ни велика была скорбь, но радость победы переполняла сердца оставшихся в живых.

…До Москвы уж недалеко, осталось несколько переходов. Вечереет. Все небо в тяжелых низких тучах, и лишь на горизонте узкая золотая полоса отделяла землю от неба. Думалось князю Дмитрию: черное небо — это будто неволя над Русью, а золотая полоска — победа на Воже. Полоса все расплывалась, стала розово-золотой, а небо поднялось выше, и не было оно уже таким зловещим. Вот уже не полоса, а четверть неба сияет золотом и серебром. И вдруг из-под черных туч в той стороне, где быть Москве, явилось солнце, превращая тучи в серо-лиловых чудовищных птиц, которые, вытянув изогнутые, как татарские мечи, острые клювы, раскинув на полнеба лиловые крылья и вытянув назад когтистые лапы, улетали с русской земли на восток.

Ехал во главе своей рати князь Дмитрий, статный, высокий, сильный, и видел: не один он на небо глядит, на чудо, сотворенное там солнцем и тучами. Многие ратники взор устремили вверх.

«Первую победу в открытом бою одержали над силой татарской, — думает Дмитрий. — Стало быть, полетит эта радостная весть по всей Руси и утвердит народ в победе. Стало быть, можем!»

Москва встречала победителей колокольным звоном. Весь народ от мала до велика празднично разоделся, вышли на улицы и дети, и женщины, и мужчины, и архимандриты, и игумены, и монахи. И сам Митяй.

Запомнился всем год 1378-й, год, славный победой на реке Воже.

Черной птицей прилетела в стан Мамая весть о победе русских. Бешеная, яростная кровь кинулась в голову Мамая, но не поверил он. Не было еще такого, чтобы Русь Орду била. Но когда узнал, что не вернулись его любимец мурза Бегич и пять князей татарских, поклялся страшной клятвой: отмщением за гибель Бегича будет смерть московского князя Дмитрия.

А пока надо хоть устрашить Русь. Мамай собирает остатки разбитой рати Бегича и посылает их на русскую землю. Рязанское княжество первое на их пути. И снова горят города и села, косит смерть людей без счета в земле рязанской…

Шумно вошел митрополит в палаты князя Дмитрия:

— Беда, княже! Епископ суздальский Дионисий, говорят, убежал в Царьград, хочет занять митрополичий престол на Руси по благословению патриарха…

Нахмурился Дмитрий: не нужен ему никто в митрополитах, кроме Митяя.

— И ты иди в Царьград, — сказал, подумав, великий князь. — Дам тебе в провожатые архимандритов, протопопов, дьяконов, игуменов, монахов. Возьми лучших слуг своих и бояр. И казну митрополичью. Пошлю с тобой еще своих бояр и посла моего, а также искусных переводчиков.

— И дай мне еще, великий князь, — попросил Митяй, — неписаные грамоты с печатью твоей.

— Пошто? — удивился Дмитрий.

— В Царьграде… — Митяй потупил взор долу, — если потребуется что написать, так напишем на тех грамотах.

— Возьми, — сказал Дмитрий Иванович. — Если будет там нужда в деньгах, занимай на мое имя.

И стал собираться Митяй в путь.

В конце июля 1379 года вышел он с целой ратью священнослужителей. Сам великий князь с детьми своими и боярами провожал его за несколько переходов от города.

Коломна глазела на Митяя и дивилась столь чудесному возвышению его. За Оку перевезлись благополучно. Прошли землю рязанскую, а в донских степях встретились с татарами, которые и доставили их к Мамаю.

Мамай, узнав, куда едет Митяй и зачем, окружил его подобающими почестями. Пусть будет его другом. Станет митрополитом — пригодится. Еще Чингис с духовенством дружил, дани с них не брал; пусть наставляют русские священнослужители свою паству, учат свой народ покорности татарским ханам. Понравился Мамаю Митяй — не то что митрополит Алексий. С этим сговориться просто. Понимал Мамай: силой можно завоевать чужую землю, но только грозой удержаться в ней нельзя.

…Вышел Митяй к морю Кафиньскому, сел на корабль в генуэзском городе Кафе и поплыл. И уж совсем близко был к Царьграду, уже виден был город, как внезапно разболелся Митяй и умер. И тут же вспыхнула на корабле великая смута. Словно опьянели сопровождавшие Митяя святые пастыри. Ссорились, ругались: кому из них вместо Митяя быть митрополитом? Особенно сильными соперниками оказались Иван, архимандрит московского Петровского монастыря, и Пимен, архимандрит переславский с Гориц. Поддерживали его и великокняжеский посол с боярами.

И победил Пимен, а Ивана посадили в вериги железные, голодом морили и даже грозились бросить в море.

Между тем Пимен с боярами, разбирая Митяеву ризницу и казну, обнаружили там чистые грамоты с великокняжескими печатями. Подумав и поразмыслив, написали на одной из них:

«От великого князя русского, ко царю и к патриарху. Послал я к вам Пимена, поставьте мне его в митрополиты…»

Эта грамота была прочтена пред всем священным собором и царем. И ответили царь и патриарх: «Как же так пишет русский князь о Пимене. Есть на Руси митрополит Киприан, еще давно поставленный преосвященным Филофеем, патриархом вселенским. И другого нет нужды ставить». И начались подкупы и посулы. Дарили и платили до тех пор, пока не утолили всех. Царь и патриарх устроили Пимену испытание на сан, и когда он ответил на вопросы многотрудные, поставили его в митрополиты на Русь.

Узнав о смерти Митяя, великий князь Дмитрий Иванович опечалился, а о Пимене на митрополичьем престоле и слышать не хотел. Приказал ехать в Киев за митрополитом Киприаном.

Мамай убирал неугодных и ставил новых ханов в Орде, словно двигал пешки на шахматной доске. Последним пал молодой хан Мамат. Мамай стал правителем Орды.

На военном совете он выступил перед знатнейшими вельможами с гордой и грозной речью. Он напомнил о поражении на реке Воже, о бегстве татар от русских. И вспомнил времена Батыя, когда пылали от татарского огня Киев, Смоленск, Владимир, Москва, когда восточные рынки полнились русскими рабами и несметная дань текла золотой рекой в руки ханов и вельмож.

— А ныне? — кричал Мамай в злобные лица татарских вельмож. — Москва перестала быть покорной! Кара ждет ее от Орды могучей!