Максим Сбойчаков - В бой роковой... [документальная повесть]

Потрясенный и обрадованный услышанным, покинул Закемовский отдел. Ему вдруг показалось, что городские подпольщики, увлекшись вербовкой новых членов, мало еще действуют.

Теснанову, к которому по пути забежал Закемовский, пришлось успокаивать его:

— Не будем горячиться, Сергей. Теперь каждый борец, отвергая опасность, вносит посильный вклад в общее дело. Есть тихий, невидимый герой.

— Ну это уж слишком, Карл Иоганнович. Перебарщиваешь.

— Нисколько. Суди сам: ребята военконтроля сведения собирают, а кто их красным разведчикам передает? Аня Матисон. Цепочка связи тут, ни одно звено не вырвешь.

Открыл стол, вынул пачку бумаг. Радостно потряс ими:

— Бесценный подарок передал разведчик: письмо Ленина американским рабочим на английском языке.

— Ох ты, замечательно! И много?

— Шесть экземпляров. Два Эмилии Звейниэк вручил. Остальные давай решать — кому. Завтра я буду в Соломбальском порту, мог бы там два экземпляра вручить. Но кому?

— Хорошо. Посоветуюсь с Вельможным и Петровым. Дай-ка мне тоже парочку.

И, наскоро простившись, вышел на улицу.

Было чем порадовать Вельможного. Но сначала рассказал о встрече с Изюмовым.

— Вот кто настоящие герои-то, Анисим Иванович! — воскликнул Сергей и положил на стол пропуск. — Бери. Твои товарищи с такими уже на свободе.

— Насчет геройства согласен, — ответил Вельможный. — А пропуск мне ни к чему...

— То есть?

— Не поможет. Слишком известно мое лицо в городе. И за чужой фамилией мне не скрыться.

— Тогда что же остается?

— Только переход линии фронта, Сергей. И притом не с пустыми руками. Чтоб к своим не с одним рассказом о Мудьюге пришел, захвачу сведения военного характера, которые вы соберете.

Сергей задумался. Пожалуй, верно. Однако переход — сложное дело. До линии фронта верст двести пятьдесят, как их пройти? И огневую полосу проскочить не просто. Всему подполью в организации перехода участвовать придется...

Закемовский показал письмо Ленина, попросил совета. Вельможный сразу же дал его:

— Пускай Теснанов, раз будет в порту Соломбалы, Александру Терехину вручит. На ледоколе «Святогор». А эти два экземпляра Петров в Маймакском порту Федору Лесукову передаст.

— Я сейчас же к Петрову...

— Да, тут Катя забегала, — вставил Андроник. — Она видела, как ты днем в военконтроль нырнул. Встревожила нас. И Петровы волнуются.

Петров с Сапрыгиным немедленно взялись за ленинское письмо.

— Важнее нет задачи! — сказал Александр Карпович, принимая экземпляры. — Как можно больше американцев нужно познакомить с этим письмом.

Старые революционеры поддерживали намерение Вельможного уходить через линию фронта. А пока он скрывается у Андроника, ему надо найти напарника — одному такое «путешествие» не под силу: разработать маршрут, обеспечить безопасность и снабдить его сведениями, которые собирают в отделе военконтроля.

— Потолкуй со Склепиным, Сергей, — сказал Петров. — Пусть попробует что-нибудь в штабе добыть. Ведь говорят же, что ждут третьего разведчика, значит что-то у них уже, может быть, есть...

— И не медля Вельможному перейти на новую квартиру, — посоветовал Сапрыгин. — Его усиленно разыскивают.

Обсудили, как дальше строить отношения с представителями отдела военконтроля.

— Перед нами двойной отдел, — пояснил Петров, — открытый — как белогвардейская контрразведка и подпольный — советская разведка, связанная с Красной Армией. Из этого и нужно нам исходить. И помнить, что наши товарищи из отдела ходят по острию ножа. Склепин, Теснанов и мы, больше о них — никому.

— Верно, Саня, — сказал Сапрыгин. — Пропуска и паспорта, Сергей, получай с максимальной осторожностью, чтобы никакую тень на ребят не бросить. Думаю, одной явочной квартирой у Матисон ограничиваться нельзя. Есть договоренность с Хруцким. У него очень удобно. Как полагаете?

С этим согласились. Владелец пекарни Хруцкий уже помогает подполью. Дал убежище активисту Семену Грудину, готов принимать листовки, доставляемые с советской территории.

Перешли к делам формируемого полка добровольцев. Пока в нем лишь рота. Никакие призывы и обещания интервентов не подействовали — приток добровольцев прекратился. Наверно, новый главнокомандующий что-то предпримет. Солдаты распропагандированы. Одновременно возрастает нажим со стороны офицерства. Обстановка накаляется.

— Есть полная уверенность, что рота воевать не будет, — сообщил Закемовский мнение Склепина.

Возвращался он домой поздно, не боясь патруля: в кармане лежал ночной пропуск. За лицо хватал резковатый ветерок, дохнувший с Ледовитого океана. Это — борей, предвестник зимы. Сергей вспомнил строки:

Кажется, Державин написал. Но мысль тут же опять переключилась на дела, пережитые за этот длинный день.

...От генерала Пуля новый главнокомандующий союзными силами на Севере генерал Айронсайд принял дела в безотрадном состоянии. Собственно, для него это не явилось неожиданностью: еще в Англии военный министр Черчилль откровенно сказал ему, что генерал Пуль не оправдал возлагавшихся на него надежд, провалил стратегический план интервенции на севере России.

Айронсайд убедился, что на основных направлениях — Северодвинском, Вологодском и Петрозаводском, где рассчитывали достичь намеченной цели в две-три недели, войска союзников оказались в тупике, получив ряд мощных контрударов от красных.

Айронсайд считал, что его предшественник даже не понял, что именно это и явилось причиной снятия его с поста. Сдавая дела, Пуль не сделал военного анализа создавшейся обстановки, не вскрыл причин, ее обусловивших. Зато пространно распространялся по второстепенным вопросам, почему-то выпятил обвинение в адрес контрразведки, которая будто бы недооценила опасность большевистской пропаганды, в то время как он, генерал Пуль, это увидел сразу же при высадке войск. Надо быть слепым, считал он, чтобы этого не видеть. Убегая из Архангельска, большевики, дескать, не зря опубликовали заявление, в котором открыто сказали, что их комитет остается и будет действовать.

Он был уверен, что его грозный приказ только из-за слабой поддержки со стороны контрразведки не дал нужного результата, ибо против интервентов и добровольцев действуют тайные силы.

— Посмотрите, вот донесение французского полковника де Граве с Онежского участка, — подал Пуль листок своему преемнику.

Тот пробежал его глазами. Растерянность французского полковника налицо, на то и следовало бы ему указать, а Пуль обвиняет в неповоротливости контрразведку.

В общем, о чем бы ни заговорил Пуль, везде у него козел отпущения контрразведка. И вместе с тем испуг перед большевистской агитацией, которая представляется ему в образе какого-то всесильного дьявола. В этом направлении он развивал и свои нравоучения: «Обратите внимание на пропаганду большевиков с первых шагов». Хорошенькое дело, главнокомандующему заниматься пропагандой! А кто же станет бить большевиков на фронте? Разве это не главная наша задача? Надо «задушить большевистского младенца в его колыбели» — так образно и, по мнению Айронсайда, совершенно правильно выразился Черчилль.