Максим Сбойчаков - В бой роковой... [документальная повесть]

— Ты ж учиться набору пошел, в чем дело? — спросил он у Пташки, желая выяснить происшедшее.

— С листовкой мы попались, — кивнул он на Склепина.

— Вся моя вина лишь в том, что не успел донести на тебя, подлеца, — грубо бросил Склепин.

И Глазков отразил обвинение Бзыкина:

— Ты ж на виду листовки сунул мне. Лапти плетешь, а концы хоронить не умеешь.

Бзыкин с оскорбленным видом заговорил с Пташкой, то и дело пытаясь вовлечь в разговор других. Улучив удобный момент, Шереметьев шепнул Глазкову: «Оба провокаторы. Передай с кем-нибудь на волю».

Через день Рындин вызвал своих агентов на допрос и обозлился, что ничего путного они из камеры не вынесли. Он спешил. Чего доброго, в это дело влезет Торнхилл и навредит ему.

Через два дня все члены «военной организации» были расстреляны.

Как Рындин и предполагал, после ликвидации придуманных им склада оружия и военной организации авторитет его вырос, что позволило увеличить аппарат военконтроля. Эту проблему решил генерал Марушевский, подключивший свое «народное ополчение» к отделу Рындина. Правда, надзорную службу «ополченцы» несли и раньше, но теперь, как сотрудники отдела, получили большие права: задерживать и доставлять в отдел всех подозрительных. Дежурства они несли только в своих десятидворках, где хорошо знали жителей. Всякое новое лицо брали на заметку или задерживали, зная, что за это никто не накажет, даже если подозреваемый ни в чем не виноват.

Теперь Рындин твердо держал вожжи, натянутые со всех улиц города, со всех учреждений. Наиболее толковых агентов бросил к меньшевикам, считая, что их болтливостью можно воспользоваться при выявлении новых подпольщиков. Уже стало известно, что в губпрофсовете с месяц назад состоялось подпольное собрание, на котором был избран комитет. Надо выявить фамилии комитетчиков.

Не менее важен сигнал Бзыкина из тюрьмы о том, что там мутят воду пленные красноармейцы. Но тут сильно подпортил дело Айронсайд. Он загорелся идеей создать из пленных полк. «Русский солдат великолепен, а офицеры плохи, — развел генерал теорию. — Я дам им английских офицеров, и вы увидите, какие отличные результаты мы получим». Он уже и название будущему полку придумал: Дайеровский, в честь капитана Дайера, который не так давно прибыл из Индии, где успешно подавил восстание в Пенджабе, а погиб на Северной Двине. Марушевский возражал против использования пленных, тем более что их не только на полк — на батальон не хватит, но это не смутило главнокомандующего.

— Вы жалуетесь, — заявил он, — тюрьмы переполнены, сажать некуда. Вот мы и разгрузим их.

Потащил Марушевского в тюрьму, завел беседы с арестантами. Спросил стоявшего прямо перед ним рослого парня, назвавшегося Визжачим, бывшим красноармейцем:

— Хочешь в Дайеровский полк?

— С удовольствием послужу, ваше превосходительство.

— Что думаешь делать после войны?

— Хотел бы усовершенствовать свое образование в Англии.

Ответы русского великана растрогали Айронсайда, и он принялся спрашивать второго, третьего, не обращая внимания на Марушевского, у которого такой легкий подход к отбору солдат вызвал недоумение. Рындин напомнил генералу о большевистской листовке, призывающей брать оружие, чтобы повернуть его против интервентов. Айронсайд отмахнулся: в бою не просто повернуть оружие.

Все это усложнило задуманное Рындиным дело. Правда, сейчас Айронсайд срочно умчался в Обозерскую: красные прорвались в тыл, захватили Большие Озерки. Деревня небольшая, но создалась угроза разрыва коммуникаций с Онегой, а стало быть, и с Мурманским участком фронта. В суматохе несколько ослабили работу по вербовке в тюрьме, что позволило Рындину форсировать осуществление своего замысла, нащупывать ниточки, ведущие к большевикам.

Арест группы военных и Теснанова нанес подполью тяжелый удар.

Боев прибежал к Закемовскому сам не свой. По его виду Сергей догадался о большой беде. Услышав же рассказ о случившемся, был подавлен не менее Макара. Некоторое время сидели молча, думая о своих арестованных друзьях.

— Да, велики наши потери, Макар, — вздохнув, сказал наконец Закемовский. — Но надо взять себя в руки, братыш!

Заглушая душевную боль, заговорили о делах. Губпрофсовет был центром, вокруг которого группировались их силы, где подпольщики могли сравнительно безопасно встречаться. Теперь подполье лишилось этого центра. Теснанов, хотя и не был официальным председателем, фактически выполнял его роль, отличаясь здравым рассудком и холодной расчетливостью, столь необходимыми в подполье. После злополучного митинга он объявил: «Отныне, товарищи, в профсовет дорогу забыть! И вообще заседаний комитета не устраивать. Решать вдвоем, втроем и даже в одиночку за весь комитет». Тем самым ответственность каждого члена комитета возрастала.

Друзья решили: продолжать распространение двух последних листовок, тиражи которых рассредоточены в разных местах.

По городу свободно продолжали ходить Закемовский, Прокашев и Боев, показывавший свое усердие в торговых операциях. Все были полны ожидания хороших вестей с фронта и сигнала из Москвы. Макар переживал, что ему не удалось вырваться в Онегу, встретиться с Агапитовым, как договаривались в Вологде.

На рынке он услыхал о наступлении Красной Армии под Обозерской и тотчас кинулся в Соломбалу на «Таймыр» к Иванову. Может, там уже сигнал от товарища Свердлова получен. Радисты сокрушенно развели руками: если б получили, сразу послали бы связного на рынок к торговцу Чуркину.

И все же весть о событиях под Обозерской радовала. Значит, пришли подкрепления, о которых беспокоился военком Кузьмин, значит, недалек день восстания: не спроста ведь Айронсайд, сломя голову, бросился в Обозерскую.

Членов комитета встревожила грубая ошибка Рязанова: послал жене записку об очередном побеге из кегостровского лагеря, но женщину, с которой ее передавал, как следует не сориентировал, чтоб отдала лично Клавдии Николаевне. В результате записка попала в руки администрации. Правда, Николай Михайлович писал не прямо, но расшифровать смысл записки было нетрудно. Вскоре контрразведчики это и сделали, после чего Клавдия Близнина была брошена в тюрьму. Рязанов укрылся в Исакогорке, но выдержал всего лишь день. Явился к Юрченкову, у которого еще было несколько десятков листовок, и попросил:

— Дай парочку, Гриша, подкину в Голове.

Юрченков понял намерение товарища — сходить в деревню на квартиру, чтобы взять кое-что из личных вещей. Стал отговаривать: при аресте Близниной могли выяснить, где она жила до перехода на Кегостров, и устроить там засаду. Рязанов не внял совету и — попался.

В последний день марта после недельного надзора за домом профсоюза архитектурно-строительных рабочих, не давшего никаких улик, обозленный Рындин распорядился о новых арестах.