Максим Сбойчаков - В бой роковой... [документальная повесть]

Старые большевики сосредоточились на сборе сил, на оживлении групп в разных частях города. Действовали больше через Катю. Встречался с людьми и Сапрыгин. Тяжело было видеть семьи репрессированных, в слезах и нищете. Рабочие украдкой собирали для них средства, выделили часть из той суммы, которую оставил Боев.

Однажды Катя принесла такую новость: военные усиленно ведут подготовку к совещанию... по пропаганде. Все начальники суетятся — собирают сведения, факты, предложения.

Сапрыгин даже трубку набивать перестал:

— По пропаганде, говоришь? Значит, здорово допекли мы их листовками!

Александр Карпович сказал:

— Правильно. Но ведь они что-то замышляют. Что именно? Надо выяснить.

Стали думать, через кого можно узнать, чем вызвано предстоящее совещание и что на нем будет.

Оставшиеся на свободе подпольщики справились с этой задачей. Важные сведения из английского штаба добыл Александр Золотарев. Через Эмилию из автодивизиона передали кое-что Виктор Чуев и Андрей Звейниэк. Из порта Маймаксы сообщил Михаил Николаев. Некоторые важные разговоры подслушал во время малярных работ Григорий Юрченков.

В результате сложилась довольно полная картина.

Генерал Айронсайд долго отмахивался от совещания, на проведении которого настаивал начальник отдела агитации, — помнил, как высмеивал генерала Пуля за боязнь большевистской пропаганды. Несолидно идти на попятный, не в его это натуре. Но факты — упрямая вещь, они все более подтверждают, что одними репрессиями большевистскую пропаганду не одолеть. Ведь наглость красных дошла до крайности — уже в своем кабинете он находит листовки.

Ну что ж, он не изменит своего мнения, только послушает подчиненных и выскажется сам. Почти месячное пребывание на фронте и в самом деле кое-чему научило его. Надо быть более гибким.

Совещание собралось представительное. Доклад сделал начальник отдела агитации при штабе главнокомандующего. Он определил общее направление борьбы с большевистской пропагандой. Расхваливал только что выпущенную англичанами и американцами «Белую книгу», направленную против большевиков, не связанных, мол, с народом. Призвав широко распространять эту книгу, указал на серию брошюр и листовок, адресованных русскому населению и красным солдатам. В заключение добавил:

— Мы заботимся о внешней привлекательности изданий. Печатаем на прекрасной бумаге, особенно прокламации, призывающие переходить красных на нашу сторону...

Генерал-губернатор Миллер одобрительно кивнул головой и задвигал нижней челюстью, словно жевал резинку. Скуластое лицо его отчетливо выражало злобу. Поднялся с места, сказал:

— Окончательно покончить с проникновением большевистской заразы можно, только жестоко карая за невоздержанное слово, за печатание листовок, за их распространение. Оздоровляюще подействовала на обстановку ликвидация подпольных групп, которую мы осуществили по указаниям полковника Торнхилла.

Марушевский в своем выступлении подчеркнул роль ополчения, которое по его приказу переключено на круглосуточное патрулирование с правом обыска и ареста.

Генерал не преминул похвастаться арестами и расстрелами солдат, заподозренных в агитации. Айронсайду понравилось, что у русских на первом плане репрессии, но раскуривая сигару, он прикидывал, какие большие силы отвлечены с фронта на внутреннюю охрану города. Не меньше полка. А были бы они на передовых позициях, не сдали бы Шенкурска, и под Обозерской не ограничились бы отражением вражеского наступления, а могли даже развить успех.

— Скажите, генерал, а когда вы бросите ополчение на фронт? — дымя сигарой, спросил Айронсайд.

Марушевский уловил язвительность в его тоне и смущенно пожал плечами:

— Как только позволят обстоятельства, господин главнокомандующий.

— Вы же сказали, что подпольные группы разгромлены.

— Однако листовки и кое-какая деятельность групп, к сожалению, еще имеют место.

Американский генерал Ричардсон начал свою речь с горечью:

— Должен откровенно признаться, господа, Архангельск огорчил меня уже в день приезда. Я имею в виду неповиновение одной из рот 339-го полка, о чем вынужден был донести своему военному министру. Конечно, в какой-то мере действует общая обстановка, связанная с затянувшейся мировой войной. В таких условиях неизбежны некоторые недовольства, критицизм и жалобы. Но именно на этом и играют большевики, как это явствует из листовок, найденных в казармах, где отдыхала наша рота.

Одернув мундир, генерал рассказал о строгих мерах, принятых для пресечения большевистской агитации в войсках.

— А прежде всего, генерал, надо прекратить самовольные переговоры с большевиками па фронте, — недовольно бросил Айронсайд.

— Да-да, — ответил Ричардсон, сбившись с высокого тона. — Строжайшие указания на этот счет уже даны.

И как большую важную новость сообщил:

— Юридический комитет сената США устроил суд над русской революцией. Уверен, что его значение в борьбе с большевизмом выйдет далеко за пределы Америки.

Эту мысль американца подхватил французский полковник Доноп:

— Такой бы суд над Октябрьской революцией следовало провести в каждой цивилизованной стране. Тогда пособники большевиков были бы изолированы. А то новоявленные якобинцы во Франции совсем распоясались, тоже напечатали письмо большевистского вождя. Произносят речи в парламенте, подают запросы, выступают в печати. Все это так или иначе доходит и сюда. Горько, но приходится констатировать, что французские войска чувствительны к большевистской пропаганде, в своих целях использующей богатую революционную историю Франции. Большевики торжественно отмечают паши памятные даты, чтут вождей французской революции, поют «Карманьолу» и другие наши песни.

Было непонятно, жалуется полковник Доноп или ищет снисхождения. Вспомнив растерянное донесение с Онежского участка, Айронсайд нахмурился.

— А какие меры принимаете на фронте? — прервал он полковника.

Доноп круто повернул свою речь. Он сообщил, что все части, выводимые на отдых в Архангельск, теперь пропускаются через «Христианский союз молодых людей». Перед офицерами и солдатами в клубе союза выступают лучшие ораторы и в их числе посол Нуланс. Сослался на последнее выступление посла, которое было направлено против настроений, вызванных Парижской мирной конференцией. «Мы можем заключить мир с Германией, — говорил посол, — но никогда, ручаюсь вам, этот мир не будет заключен с большевиками».

Итальянец Карлони тоже начал с жалобы. По ночам большевики на фронте через рупор обращаются к солдатам, в своей интерпретации дают ответы на многие вопросы современности, призывают к противодействию начальникам. Много неприятностей доставляют и побывавшие в плену у красных. Они рассказывают такое, что солдаты потом перестают верить своим офицерам. Пробовали припугнуть этих агитаторов, но солдаты всячески их защищают.