Максим Сбойчаков - В бой роковой... [документальная повесть]

— Что молчишь? — со смехом проговорил Лонглей. — Ты поняла: тебя берут в Америку!

— Спасибо, но у меня тут муж...

— Ах, вон что, — засмеялся капитан. — Я совсем забыл. Возьмем и его. Только он приедет после... Когда их будут эвакуировать.

— Разве и русские эвакуируются? Кто же с большевиками воевать будет? — вырвалось у нее.

Офицеры переглянулись. Гринлиф сказал:

— Если русские с нашей помощью ничего не достигли, без нас вообще долго не удержатся.

Она неожиданно улыбнулась и, чтобы не вызвать подозрений, сказала:

— Тогда скорее и муж ко мне приедет.

Весь вечер думали с Андреем о предложении американцев. Оставаться здесь опасно, ехать в Америку — позорно. Работала в подполье и — на тебе! От стыда сгоришь. А товарищи? Что они подумают?

Учитывая настойчивость приглашения, супруги решили прямо не отказываться, чтобы не вызвать подозрений.

— Соглашайся, Миля, и говори, что прежде должна заехать на родину, а уж оттуда с первой оказией — в Штаты.

На другой день она получила документы на себя и на мужа. Андрей тоже решил не откладывать свой отъезд. Уедет на пароходе вслед за женой в Латвию.

Имея заграничные документы, Эмилия без боязни пошла на свидание с Аней, взяв с собой и тетю Лотту, которая с мужем уезжала в Ригу.

Уже более трех месяцев Матисон в тюрьме, и мало кто ходил к ней, боясь угодить под арест. Аня была удивлена: кто же отважился навестить ее сегодня? И остолбенела, увидев Эмилию.

Эмилия поняла ее и сразу объявила:

— Зашли попрощаться, Аня! Мы уезжаем в Латвию.

Матисон качнулась и, чтобы не упасть, схватилась за решетку. Лицо у нее серое-серое, как и тюремный халат. Тетя Лотта прислонилась к решетке, зашептала по-латышски:

— Крепись, дочка, молчи. Вернешься на родину и ты.

Заметив, что стражник прислушивается, перешла на русский:

— В Домский собор сходим, богу за тебя помолимся.

Аня поняла: тетушка дает совет, как вести себя, и боится, как бы их посещение не ухудшило ее тюремную жизнь. Аня рада, что тетя на свободе! Следователи настойчиво добивались сведений о Лотте. Но, кроме того, что она заменила Ане мать, ничего не узнали. Разве можно сказать, что ее тетя — участница революции 1905 года в Риге, член партии большевиков и вместе с дядей Яном работает в подполье?

Наполненные слезами, ввалившиеся глаза Ани заблестели.

— Поклонитесь от меня родной Латвии, — прошептала она и, не дождавшись команды, повернулась и медленно побрела по коридору.

Вид подруги так удручил Эмилию, что она вышла за ворота Финляндки, едва сдерживая слезы. И вдруг крик:

— Миссис Эмилия!

Вздрогнув от неожиданности, обернулась. Стража выводила из ворот человека в смятой войлочной шляпе, в перемазанном френче и рваных брюках.

— Это ж я, не узнаешь?

Боже мой, Джон! Эмилия кинулась к нему, но была остановлена охраной. Только теперь, вблизи, разглядела, что левый глаз у него затек, и вскрикнула.

— Ничего, миссис, ол райт! — произнес он фразу, с которой часто входил в прачечную.

Его подтолкнули. По мостовой застучали деревянные подошвы ботинок. Четыре конвойных по бокам — как самого страшного преступника ведут.

— Прощай, Джон, прощай! — прокричала Эмилия по-русски.

— Просчай, миссис! — повернув голову, отозвался он.

Окаменевшая, она стояла, пока конвойные не свернули на Поморскую, в сторону пристани, и только тогда тетя Лотта тронула ее за локоть. Придя домой, Эмилия упала на кровать и разрыдалась.

Надежда Айронсайда на чудо рухнула, когда в Архангельск прибыл в качестве эвакуатора генерал Роулинсон — бывший командующий армией на Западном фронте. Власть перешла в его руки. Помимо пехоты у него были мониторы и пять танков. О положении на родине рассказывал скупо. Сквозь зубы процедил, что правительство направило полковника-демократа Мелона к Ленину. Возможно, последует признание большевистского правительства. Генерал Миллер пассивно относился к эвакуации союзников. Тешил себя мыслью, что на смену им все же придут наемники, завербованные Марушевским. Пока он еще может держаться. На Северной Двине, у Шипилихи, с помощью иностранных инженеров созданы мощные укрепления. На Мурманском участке большевикам придется пройти много сотен верст, что позволит маневрировать живой силой и техникой, выиграть время. Сильно укреплена Северная железная дорога, куда брошены бронепоезда и пять танков.

Как будто все налаживалось, и вдруг ошеломляющее сообщение: на Мудьюге восстание!

— Что вы сказали?! — не поверив своим ушам, переспросил Миллер.

Смущенный Рындин вынужден был повторить:

— На Мудьюге восстание, ваше превосходительство.

— Что за чушь?! — вскочил он с кресла. — Безоружные люди, на необитаемом острове... Где же была охрана?

Рындин ответил:

— К счастью, ваше превосходительство, команда сумела удержать позиции и перебила изрядное количество голодранцев.

— А остальных проучить надо! Зачинщиков — к расстрелу! Перед строем арестантов...

Рындин молчал, и генерал почувствовал, что тот еще не все высказал.

— Да, конечно. Все сделаем, чтобы казнь надолго запомнилась всем. И первым повесим главарей — уездного советского председателя Стрелкова и военного комиссара Поскакухина. Как только поймаем...

— Поймаем? — перебил генерал. — С Мудьюга и мыши трудно убежать.

— Это верно. Но главари убежали. На крестьянских баркасах. С ними несколько десятков человек.

— Безобразие! Не охранники у вас, а ротозеи. Как можно было отпустить баркасы?..

— Охранники вели вооруженную борьбу с восставшими, а тем временем...

— Что ни говорите, оправданий нет. Любой ценой всех выловить!

— Меры приняты, ваше превосходительство. Усилили проверку в городе, дали команду на все контрольные пункты, выслали дозорных в лес. Как волков, обложили эту рвань. Далеко не уйдут.

Обещая генералу в ближайшее время устроить публичную казнь руководителей восстания, Рындин не рассчитывал, что поимка их может затянуться. Однако шли дни, а беглецы все еще не были обнаружены. Он беспрерывно вызывал подчиненных, требовал, ругался. Не по дну же Северной Двины и не под землей пробирается эта шайка. Искать! Искать и найти! Важнее нет задачи.

Его обуяло чувство азартного игрока. Только бы поймать главарей, а там... Он их даже па Мудьюг не повезет, повесит в городе, и повисят дней пять, а то и всю неделю... Пускай людишки Архангельска полюбуются, как их председатель с веревочным галстуком на перекладине болтается.

Утром Рындину последовал звонок из Пинеги: в Архангельск направлен пойманный беглец. Всего один, но Рындин и ему был рад. Важно уцепиться за кончик, а уж потом весь клубок размотается. И вот задержанного ввели... Ознакомившись с поданной ему запиской и окинув взглядом изможденного человека в потрепанной красноармейской форме, Рындин недоуменно уставился на начальника следственного отдела. Тот пояснил: