Виктор Ремизов - Вечная мерзлота

Была и еще одна мысль, которую было приятно думать. За этот месяц Николь успокоилась, ее все полюбили, и она порхала цветочком в своем голубеньком платьице по буксиру, то с ведром воды, то со шваброй. Тонкими и сильными руками развешивала белье в носовой части. Туда не доставала копоть из трубы, но закрывался обзор рулевому… Ни один рулевой ей слова не сказал.

Девушка была такая открытая, улыбчивая и работящая, что и среди матросов, и в командирском кубрике не раз обсуждался этот вопрос. Все считали, что если француженка, то должна быть дамочка не рабочая, а только нежная, как в кино, должна все время глазки строить и пить кофе. Николь была другой, и всем, а Сан Санычу особенно, было это приятно и удивительно.

Отношения выправились, она и с капитаном была приветлива и шутила весело, как будто забыла уже, что он «выписал» ее на свой пароход, «как чемодан». Сан Саныч видел, что ей тут лучше, чем в колхозе, и ему тепло делалось на душе, а сердце само собой начинало вдруг колотиться. Напрягало только всякое-разное мужичье с других пароходов. Разевали «варежку» на матроску с «Полярного», а некоторые еще и шутили, как безмозглые ослы… Все это ужасно злило Сан Саныча. В последний рейс, кроме грузов, они везли этап зэков, и какой-то жирный лейтенант конвойных войск позволил себе игривые жеребячьи слова. Их едва разняли…

Но вообще все было хорошо.

А еще в этот рейс шел вместе с Сан Санычем тот самый фельдшер. При ближнем общении, а они в Ермаково долго разговаривали о характере Турухана и о тундровых реках вообще, Горчаков оказался очень знающим и толковым мужиком. Белов внимательно к нему присматривался и ясно чувствовал, что хочет быть на него похож. Горчаков, при всем его спокойствии и замкнутости, казался ему труднодостижимым идеалом. Он был единственным на пароходе, к кому Сан Саныч ревновал Николь, хотя они, кажется, не сказали друг другу ни слова.

Из душа выскочил Егор. В синих семейных трусах. Растирал полотенцем мускулистое тело. Он и вытянулся, и стал еще крепче, басок прорезался, даже покуривать начал для солидности:

– Холодненькой сполоснулся, – доложил радостно Белову. – Может, вечером тормознемся искупаться, Сан Саныч? Жарища такая! Да неводок затянем?

– Вам комары дадут неводок! – усмехнулся добродушно Сан Саныч.

– Костер разведем, чего же теперь – не рыбачить? Три рейса уже без рыбалки, Иван Семеныч обижается, говорит, вы все деньги Стройки-503 решили заработать. Ему, говорит, столько не надо!

– Посмотрим. Иди подмени старпома да позови ко мне Грача и Горчакова. – Белов двинулся в сторону кубрика.

– Сан Саныч, а на охоту пойдете? – спросил Егор, натягивая штаны.

– На какую? – не понял Белов.

– Так оленя же положили на приваду! Как раз он скоро… Меня возьмите!

Сан Саныч не ответил, кивнул неопределенно и стал спускатьсяв кубрик.

Вскоре собрались все. Фролыч втиснулся в свой угол, Грач на стуле, Горчаков примостился на краю койки. Белов разложил на столе карту Турухана.

– Сложных участков будет восемь, может десять. Из них три – очень сложные. В этом повороте, помните? – Белов ткнул в крутой изгиб реки. – Здесь баржа не впишется… на косу выползет. – Он достал из стола несколько рисунков.

– Чего раньше времени гоношиться, Сан Саныч, дойдем, будем думать… – Грач вынул кисет с табаком. Горчаков вскрыл ему большой фурункул, и щека Грача была смешно заклеена пластырем.

– Смотри, вот тянем, – продолжал Сан Саныч, не обращая внимания на механика, – вот наш трос идет, можно на этот кнехт перекинуть, и тогда ее сюда уведет, так?

– Ну, – согласно кивнул Фролыч.

– Мы стоп-машина, трос дает слаб у ю, мы его снова сюда перекидываем, и баржа выпрямляется по фарватеру, вытягиваем ее…

– Ну понял, кормой только берег зацепим, надо цепей сзади побольше бросить.

– Сан Саныч, разъясни старику… не пойму я, если буксир пройдет, то чего же баржа за ним не пройдет? Вот так-то она пойдет, пойдет и придет! В одном фарвартере они! – Грач чиркнул спичкой и почти торжественно запалил конец самокрутки.

Фролыч улыбнулся на «фарвартер» Грача и пояснил спокойно:

– У нас длина двадцать четыре метра, Иван Семенович, а баржа почти сто.

– Так две или три маленькие надо было брать! Я вам что говорил! – Грач поморщился и потрогал прооперированную щеку.

– Вы не помните этот поворот, Георгий Николаевич? – Белов повернулся к Горчакову.

– Хорошо помню, мы там рыбачили… там везде глубоко. Сейчас на полметра вода выше, чем в феврале…

Они еще долго обсуждали, в каком месте, что и как делать, рисовали и спорили, табачный дым, гуще, чем из трубы, валил из открытого иллюминатора. Ходили, смотрели точки крепления. Дело шло к вечеру, буксир тянул и тянул, тихо пыхтя паровой машиной. Солнце садилось. По реке то прямо, то наискосок потянулись длинные тени елок и кедров. Природа, будто извиняясь за целый день неразумной жары, оживала, птички залетали над рекой, рыба заплескалась. На песчаных отмелях вода уже казалась совсем прозрачной. Всем хотелось искупаться, но никто не решался прервать горячие разговоры начальства. В каюту спустилась Степановна:

– Я прошу прощения, Сан Саныч, мы ужинать сейчас будем или уж когда искупаемся? Егор говорит, опять пляж хороший впереди.

Белов глянул на нее, но закончил фразу:

– Тут нам тяги большой не надо, Семенович, тут думать будем крепко! Все! Пойдем купаться!

Отдали якорь. Спустили шлюпку. Весь правый берег был широким песчаным пляжем, подсохшим уже после недавнего паводка и приятным для босых ног. Могучий Фролыч, Егор с Климовым и матрос Сашка плавали, ныряли и радовались на всю неширокую в этом месте реку. Повелас и Йонас ловко попрыгали с кормы и встали неторопливо против течения, приближались к берегу, смеялись и громко разговаривали по-литовски. Померанцев, засучив штаны до колен, ходил по мелководью, сосредоточенно отмахиваясь от комаров ольховой веткой. Тоже улыбался чему-то. Женщины ушли от мужчин выше по течению. Купальников не было ни у той ни у другой, повариха была в обычных трусах и лифчике, Николь же навертела на себя цветастую тряпочку, и ее нижнего белья не было видно. Напротив буксира на стволе наполовину замытого в песок дерева сидел Грач. Посматривал вокруг, закуску стерег, захваченную Степановной.

Белов рад был, почти вся его прошлогодняя команда сохранилась. Зашел в воду, она была еще довольно холодная, он удивился на народ, который плескался как ни в чем не бывало, нырнул и поплыл быстрым кролем. Он хорошо плавал и знал это, ему хотелось, чтобы его сейчас увидели, особенно с женской стороны. Доплыл до борта «Полярного», отпихнулся от него и увидел Горчакова. Он стоял одетый. Оперся на фальшборт и улыбался.