Виктор Ремизов - Вечная мерзлота

– Сними с него наручники, – приказал надзирателю. – Покури и подписывай!

– Я хотел прочитать… – за стеной опять раздались крики, слышно было и удары.

Он послушно сел к столу, рука пыталась взять папиросу, но у нее не получалось. Тряслась.

– Подписывай! Антисоветчина и больше ничего!

– А с кем я разговаривал?

Козин повернул протокол к себе, поискал глазами и прочел:

– Померанцев Н. М., Захаров С. Ф., Грач… Хочешь еще кого-то добавить?

За стеной орал и выл человек, и ругался, и снова орал. Слышались глухие удары. Сан Саныч не мог сосредоточиться.

– Но мы не вели никаких разговоров… – Белов почти жалобно смотрел на лейтенанта.

– Понял. Не хватило вчера… – он стал неторопливо собирать бумаги в папку. – Не советую тянуть, были такие, кто три дня выдерживали, ну четыре, потом все равно подписывали! Чем кровью ссать, лучше подпиши и на этап!

Сан Саныч понимал, что лейтенант сейчас уйдет и его начнут бить. Представил, что подписывает…

– А их арестуют? – спросил и понял, что спросил глупость. Ему хотелось задержать лейтенанта.

– Их уже арестовали, и все дали показания и на тебя, и друг на друга… Не хочешь друзей, назови кого-то из руководства! – лейтенант напряженно ждал. – Есть же кто-то, кто тебе не нравится? Давай! Я добавлю.

– Я так не могу, – Сан Саныч потрогал заросшую и саднящую от боли щеку. – Зачем это все? Арестуйте одного меня…

– Ты и так арестован, идиот. Не убейте его… Захочет подписать, протокол здесь! – Козин оставил бумаги на столе и вышел за дверь. Маленький и жалкий. Ноги болтались в сапогах.

Цветков сдернул с Белова китель и застегивал наручники за спиной. Сопел молча. Сан Саныч остался в одной тельняшке.

– Послушайте, – заговорил Сан Саныч негромко, – я, ей-богу, ничего не совершал. Клянусь вам. Я капитан буксира… Меня все уважают, у меня два ордена…

– Встал! – Цветков, как неразумного, пнул Белова в бок.

Белов распрямился, с просьбой, даже и жалобно заглядывая в глаза надзирателя. Но в них ничего не было. Боксер почти безразлично рассматривал Белова, соображая что-то, только в глубине маленьких глаз проблескивала злобная насмешка… или превосходство. Вчера он бил с таким же лицом. Сан Саныч сжался внутренне, ожидая удара. Надзиратель взял его за наручники и потащил к стене. Прицепил к трубе одну руку, потом другими наручниками другую. Сан Саныч стоял словно распятый лицом к стене. Руки вывернуты неудобно. Он закрыл глаза, сжал челюсти и уперся лбом в стену. Цветков все сопел и возился сзади. Потом чиркнул спичкой. Сан Саныч напрягся, попытался обернуться и в тот же момент глухо вскрикнул от резкой боли. Правая рука будто сломалась. Цветков бил резиновым шлангом, размахивался и с выдохом лупил в одно место по предплечью. Сан Саныч уже не чувствовал руку, только взвывал от боли, пронзающей все тело. Он боялся, что ему сломают руку, но шланг ложился не поперек, а вдоль. Боец остановился, подошел к дымящемуся куреву на столе, дернул несколько раз и вернулся. Встал к левой руке. Он бил сильно и размеренно, вскоре у Сан Саныча уже не было рук, но только две пылающие, разорванные до костей конечности. В голову стреляло, он отключался, начинал обвисать на наручниках, но страшная боль в выкрученных запястьях возвращала его на землю.

– Я не могу, не могу… – забормотал.

– Что? Громче!

– Я больше не могу, я… не могу… не могу…

– Подписывать будешь? – сержант ткнул дубинку в голову Сан Саныча.

– Я… я… – Белов дышал с трудом, – я прочитаю… прочитаю, я не читал…

Боец молча отступил на шаг. Удар пришелся по ягодицам. Сан Саныч вскрикнул, боль была неожиданно резкая.

– За что вы меня бьете?! – взвопил Сан Саныч.

– Было бы за что, убил бы… – боец перекуривал, попил воды из графина. – Будешь писать?!

– Я не знаю, что там! Ай-й! Зачем вы бьете, я же человек! Я не виноват! Ай-й! Послушайте, товарищ…

Боль становилась все острее, Сан Саныч выгибался от каждого удара, он опять перестал понимать, что происходит, было больно, больно и больно… Удары отдавались во всем теле. Надзиратель бил не так сильно, но чаще, он устал и разозлился, дышал тяжело. Присаживался, вытирал пот, снова закурил. Сан Саныч уже не вскрикивал, но только тяжело выл, ноги тряслись и подгибались.

Неожиданно все кончилось. Боец попил из графина, вытерся полотенцем и отстегнул наручники:

– Садись! – кивнул на табуретку.

Белов, бренча наручниками на двух руках, подошел покорно и безумно и попытался сесть, но, едва коснувшись задом табуретки, взвыл и упал на колени.

– Ха-ха-ха-ха! – заливался боец. – Садись, чего ты?! – Эту штуку он проделывал со всеми. Сан Саныч стоял на коленях, согнув голову, и тихо выл. – Я на тебя завтра посмотрю, козел! На выход!

Сержант завел его в соседнюю, совсем маленькую комнатку. В ней не было ничего, только бетонный пол.

– Вывод завтра утром, насрешь – съесть заставлю! Понял?! Языком пол вымоешь!

Сан Саныч с трудом нашел позу. Лежал на животе, руки вывернуты вдоль тела. Последние несколько часов он был не человеком, но животным, которое почему-то истязали. Ни об унижении, ни о мести, ни о чем другом он не мог думать, ему было очень больно. Кого-то опять били за стенкой, тот кричал и ругался, но Сан Санычу было все равно.

Он проснулся среди ночи от страшной боли во всем теле. Ему очень хотелось в туалет. Он потихоньку встал на ноги, прислушался. Глазок в камере был небольшой и без кормушки. Сан Саныч постучался негромко. Никто не загремел ключами, не подошел, похоже, в подвале никого не было. Сан Саныч постучал громче:

– Эй, есть кто-нибудь?

Никто не ответил. Он уже не мог удержаться. Помня про угрозу своего истязателя, писнул на стену, перешел и писнул еще немного… так он прошел полкамеры. По стенкам стекало, сильно пахло мочой. Ноги под ягодицами были сине-красные. Сан Саныч осторожно задрал тельняшку и осмотрел руки. Они были сплошным синяком и нигде не было ни капли крови.

Утром в камеру вошел Цветков и сразу сморщился от запаха, увидел потеки на стенах:

– Раздевайся! – в лице, в маленьких глазках – ненависть.

Сан Саныч чуть помедлил, соображая, что сейчас будет, и начал снимать тельняшку, он с трудом шевелил пальцами. Ему казалось, что Цветков, осмотрев его, сжалится. Но тот неожиданно вышел и вскоре вернулся с ведром. В нем была вода.

– Все стенки вымыл от ссанья! – Цветков кинул тельняшку Белова в ведро.

Сан Саныч стиснул зубы, глаз не поднимал, но и не двинулся с места.

Весь следующий час Цветков его бил. По тем же местам, что и вчера, по синим, разбитым рукам и ягодицам. Сан Саныч уже ничего не чувствовал, это была сплошная боль, он молил Господа, в которого не верил, чтобы тот кончил все это скорее. Сдохнуть! Сдохнуть! Сдохнуть! – колотилось в голове.