Виктор Ремизов - Вечная мерзлота

Настоящее тепло пришло после первого июня. Стоял полярный день, и солнце старалось в три смены, двадцать четыре часа грело окоченевшую землю. Текли огромные и грязные зимние сугробы, таяли в лед наезженные дороги, зимний мусор полез на глаза изо всех углов поселка, с бугра в Енисей шумно устремились грязные ручьи. По вечерам у реки было, как в гигантском мерзлотнике. Огромной ледяной панцирь Енисея дышал холодом, набух и изготовился в дальнюю дорогу. Люди вечерами ходили смотреть на сочные весенние закаты, что разрисовывали небо в тихом и торжественном ожидании ледохода, весны и птиц.

Утром была подвижка, невидимая могучая и страшная сила двинула Енисей, лед покрылся трещинами, пополз медленно, полез на берега, но, пройдя метров двести, огромная ледяная река снова замерла. Все встало и даже промерзло, ребятишки бесстрашно скакали по торосам далеко от берега. Только через три дня, к вечеру, откуда-то сверху пришла новая, еще более мощная сила, и тяжелая масса белой истрескавшейся реки тихо потекла в берегах. Где-то замирала, кружилась туго, прозрачными, неправдоподобно толстыми кубами льда наползала друг на друга и лезла на берег. Вода начала быстро подниматься.

Март в Москве стоял сырой и ветреный, то и дело шел мокрый снег. Коля ходил в школу в зеленых резиновых сапожках Натальи Алексеевны. Сапожки были на женском каблучке и маловаты, но больше надеть было нечего, и Коля молча страдал.

Ася варила суп. Картошка, лук пережаренный, два сырых яйца влила, помешивая, в кипящую воду. В кастрюльке сразу стало не пусто и похоже на лапшу – яйца сварились длинными светлыми нитями. Попробовала на соль и понесла в комнату.

Наталья Алексеевна позвала из-за своей шторы:

– Я написала письмо Георгию Николаевичу, будь любезна, отправь ему, пожалуйста, – свекровь говорила строго и сухо.

Ася не понимала, к чему эта строгость относится – к тому, что нет конверта, утром они об этом говорили, или к Гере. Она привычно вежливо изучала лицо свекрови. Раньше Ася отговаривалась тем, что в этом месяце уже отправляла письмо, а Гера не может получать больше одного в месяц, но теперь промолчала. Смотрела на свекровь, а сама думала о письме Шуры Белозерцева, которое получила почти месяц назад. Она часто о нем думала, но все не могла решить, о чем попросить неожиданного помощника. Мысли, которые приходили, были слишком серьезными и пугали ее саму.

С письмом в руках села у двери. Денег не было ни на конверт с маркой, ни на керосин. Никаких украшений или ценных вещей в доме давно не осталось. Только маленькие золотые сережки в ушах Натальи Алексеевны. Впрочем, и посылать это письмо, скорее всего, не надо было. Из-за шторы послышался тихий сап, свекровь дремала.

Ася осторожно развернула письмо:

«Дорогой Гера, здравствуй!

Я тебе давно не писала, полагалась на Асю, которой отдала эту возможность – писать от имени всех нас одно письмо в месяц! – но теперь пишу в надежде, что она не посмеет не отправить тебе письма твоей матери.

Ася скрывает от меня твои письма. И не только от меня, но и от детей!

Последний раз, когда я попросила почитать твою корреспонденцию, она опять дала мне письма двухлетней давности. Когда я стала настаивать, она сильно покраснела и сказала, что это последние и других нет. Она никогда не лгала мне прежде, но сейчас я отказываюсь это понимать!

Напиши ей, что твоя мать старая и немощная, но еще не выжила из ума. (Это ты можешь понять из моего письма.)

И последнее – ты должен поговорить с Асей – она слишком экономна, я совершенно ничего не понимаю в ее расчетах и не могу подать ей никакого совета, но едим мы иногда невозможно плохо. А Коля ходит в школу в рубашках, которые она перешивает из моих блузок! Этого я вообще не понимаю, он уже большой мальчик, чтобы выглядеть так нелепо! Я уже сделала ему замечание, но он все равно ходит!

Я не все тебе пишу, не все наши с Асей разговоры, но думаю (я чувствую это!), что Ася считает мое поведение и мои претензии старческими капризами! Я прошу прощения, но я отдала ей все свои хорошие вещи, все драгоценности, а теперь не могу иногда добиться белого хлеба с хорошим сливочным маслом, а не маргарином.

Но главное – это твои письма. Прошу тебя поговорить с ней. Твоя мама».

Ася опустила письмо. Ее лицо горело. Она потерла лоб и прислушалась. Наталья Алексеевна спала. Сева, услышав запах супа, оторвался от книжки и попросил есть. Скоро должен был вернуться из школы старший. Коле в июне исполнялось тринадцать, он был ростом почти с Асю, ясноглазый красивый мальчишка, с пушком по щекам и пухлыми губами. Он влюбился в девочку из параллельного класса, стал носить модный чуб, который закрывал лоб и наезжал на глаза, он ему очень шел. Насчет блузок Наталья Алексеевна была права.

Ася перевязала пачку писем, приложила ее к другим таким же, увязанным по годам, обняла и легла сверху головой, как на подушку. Улыбалась. Письма Геры она хранила у Лизы, своей близкой подруги, однокашнице по училищу Гнесиных. В них не было ничего крамольного, но половина были написаны с разными вольными обратными адресами, и она боялась хранить их у себя. Ася два часа уже сидела в крохотной Лизиной комнатке и читала письма. Лиза служила актрисой театра Вахтангова и теперь была на спектакле. Должна была уже вернуться. Ася развязала пачку писем тридцать девятого года, – возможно, это был лучший Герин год…

«3 октября 1938

Дорогая моя, любимая Ася!

Вчера поздно вечером вернулись в Норильск на базу экспедиции. Целый день сегодня топили баню (ту еще, которую строил Урванцев!) и мылись, благо снега навалило по колено.

Сезон закончен, мы отлично поработали, завтра большое совещание по итогам и садимся за отчеты. Потом – к Новому году – сводный отчет. Не буду дразнить собак, но результаты такие, каких я и не ждал – рудное тело на Норильске втором оказалось намного больше, в следующем году мы продолжим понимать его размеры и форму, но уже сейчас можно сказать, что извлечь весь металл, что есть здесь, вряд ли удастся и за сто лет. Мои предположения по форме рудного тела полностью подтверждаются, и это имеет огромное значение для других месторождений. Не могу всего рассказать, но это страшно интересно! Угадывать, предвидеть, прямо чувствовать – конь, подходя к замерзшей речке, очень внимательно нюхает лед и потом – или уверенно идет, или никакими силами не загонишь! Он чувствует толщину льда, глубину и силу речки и высчитывает опасность! Так и я собираюсь в ближайшие месяцы очень крепко прислушаться – где, на какой глубине и с какими возможными признаками на поверхности залегает то самое золото-платино-медное и т. д. чудесное рудное тело. Я, возможно, сумасшедший, но я прямо люблю его! Чуть меньше, чем тебя и нашего Колю, конечно. А хорошо прислушавшись, разрисую цветными карандашами мою карту – я достал новенькую! – определю районы поисков за пределами Норильского района…